— Это ко мне подруга зашла. Клавдия Ксенофонтовна, можно мы пойдем погуляем?
— Конечно, Вера, вы же сегодня выходная, только возвращайтесь, пожалуйста, не поздно, а то Андрей Михайлович просыпается и потом не может заснуть…
Вот так все и шло. Комната была небольшая, с окном на кухню, спала Ксения на полу, на тюфячке, а Вера на раскладушке. По вечерам, притаившись и сдерживая смех, слушали они скупые и непонятные разговоры хозяев. Все было хорошо, пока однажды не случилось несчастье. Был вечер. Вера ушла на занятия в студию, хозяйка копошилась на кухне, потом прошкандыбала по коридорчику и вдруг стала медленно открывать дверь Ксениной комнаты. Единым духом Ксения махнула под кровать, подтянула колени к носу, сдерживая дыхание и испытывая боль и неудобство от попавшей под самое ребро жесткой алюминиевой ножки. Старуха все еще возилась у входа, Вера нарочно протянула шнур от лампы так, чтобы он мешал войти в комнату, но вот перед Ксенией выросли отекшие медлительные ноги, а потом, как в страшном сне — перевернутая вверх ногами насмерть перепуганная старушечья физиономия:
— Боже мой! Кто это? Кто там?
— Это я, тетя Клава, Ксения…
Старуха со стоном плюхнулась на стул.
— Живая! А мне показалось, там труп под кроватью, искала утюг, наклонилась, а там ноги…
Проклятый утюг и правда стоял на полу. Ксения вылезла, отряхивая пыльную юбку.
— Что вам там надо было, что вы там делали?
— Я здесь живу, тетя Клава.
— И давно?
— Третью неделю.
— Боже мой! — старуха снова тяжело опустилась на стул. — Ну скажите мне, ну зачем же так? Ну если вам негде было жить, сказали бы мне, спросили бы, что же мы, не люди? Зачем же вот так, под кроватью, тайком? Это же гадость! Вы тоже детдомовская?
— Да.
— Я понимаю, Вера это сделала из самых добрых побуждений, но исподтишка присутствовать, наблюдать чужую жизнь, как это можно? Андрей Михайлович выходил неодетый… Как же вам не стыдно было? Элементарная деликатность…
— Мне стыдно, — сказала Ксения, — но Вера сказала — вы не рассердитесь, она сказала, что вы очень добрые люди…
— Что же, если добрые, то можно поступать таким вот образом? — неожиданно для Ксении старуха разозлилась, впилась в нее уже какими-то другими, жесткими, незнакомыми глазами. — Я давно замечала неладное, все не на месте, все вверх дном, вещи стали пропадать.
— Это Верка! — в неожиданной панике выкрикнула Ксения. — Я знаю точно, она шарфик взяла малиновый, потом две кофточки, книги, Мопассана и еще эту — «Любовь? Любовь», она ее на день рождения девчонке одной подарила, и всякие ложки-вилки, не все, понемножку, и еще…
Старуха смотрела на Ксению все так же зло и неподвижно:
— Да что же это вы на подругу так? Она же вам помогла, приютила, для вас же старалась?
— Ну и что же? — держала свое Ксения. — Вы думаете, если она мне помогла, так я буду нечестность прикрывать? Никогда! Я не такая! Ее и с прошлой работы за это выгнали. Вы, может быть, мне не верите? Так посмотрите сами, вот ее чемодан, откройте, откройте, — и Ксения трясущимися пальцами откинула крышку Веркиного чемодана. Она сама удивилась, чего там только не было, но старуха отвернулась и сказала, брезгливо глядя на Ксению:
— Уходите, пожалуйста, отсюда и чтобы я больше вас никогда не видела. С вещами.
Потом Ксения уже не могла понять, почему повела себя так странно, призналась в том, в чем никак нельзя было признаваться, и врала как-то не в ту сторону. Как получилось, что она продала Верку, самую любимую свою подругу? Неужели только потому, что так выходило интереснее? Наверное. Ну и что? Потом все равно все как-то забылось. Когда на следующий день Ксения позвонила Верке по телефону, Верка была как ни в чем не бывало, смеялась, рассказывала, как готовится к концерту, а про хозяйку сказала: «Она мне про тебя чего-то там наплела, У вас, говорит, плохая подруга…» Ксения замерла, прижав трубку к уху, но продолжения не последовало. Все прошло, прошло как дым, все-таки Верка — человек, не стала слушать старую мымру.
Хорошо-то хорошо, но жить теперь было негде, денег тоже не было. После долгих мытарств устроилась наконец Ксения на чьей-то даче сторожить собаку, на месяц, бесплатно, то есть ей дали деньги на прокорм собаке, на эти деньги они питались вдвоем, не очень сытно, потому что варить Ксения не умела, а всухомятку питаться дорого. Деньги быстро кончились, но и уезжать домой было тоже никак нельзя, это было бы дезертирство, а единственный влиятельный человек, который мог им помочь в новой жизни, режиссер Владимир Афанасьевич, все еще не возвращался из-за границы. Надо было терпеть и ждать, тем более что приключения Ксении совершенно еще не надоели, она только входила во вкус, только примеривалась. Она чувствовала в себе такие силы! Вот тогда и стала она ходить со своей собачьей дачи с чемоданом на станцию, ждать свою судьбу. Но вот что она сумеет подцепить такого типа, как Жорик, ей и в голову не приходило, сказал бы кто — не поверила бы. Это такое было везение! Правда, потом стала она догадываться, что чем больше люди учатся, тем дурее делаются, что-то у них смещается в мозгах, простые вещи перестают понимать, которые младенцу ясны. Но это уж совсем другой вопрос, это уже было ее познание жизни, ее научное открытие, а для жизни Жорик был очень даже подходящий, лучше некуда, даже не приставал к ней, хотя лучше бы все-таки приставал, потому что она даже вначале чуть в него не влюбилась. Но потом поняла, что чувство это будет бесперспективное, и не стала. Ну его! И мало-помалу начала она снова заглядывать к Верке. Сначала тряслась как осиновый лист, но Верка сказала: «Ну чего ты трясешься? Ну поймают — и что? Съедят, что ли? Ну выгонят еще раз, а ты и так уйдешь. Плюнь и разотри, жить надо гордо». И она подумала — правда, кто они ей, чтобы их бояться? Сами на ладан дышат, а людям хотят диктовать свои законы. Просто они уже не понимают молодежи, не понимают современного мира, вот в чем дело. Ксения очень стала много думать теоретически и втайне гордилась своим умом. Даже Верка это за ней признавала и подругам своим объясняла: «Ксения у нас — голова, с фантазией девушка, она далеко пойдет».