— Но я, честное слово… Я ни при чем… До свидания…
На что они надеялись? Неужели все еще пытались перевоспитать Машу? До сих пор? Это было смешно. На Машу повлиять вообще невозможно, она живет сама по себе, как считает нужным, и ни один самый коварный соблазнитель с нею бы просто не сдюжил, а уж бедные интеллигентные родители тем более, как они не понимают этого? И я для Маши не авторитет. Она меня выбрала сама и неизвестно почему, когда сочиняла статью про нашу лабораторию. Просто записала мой телефон, а вечером позвонила и назначила свидание. У своей подруги. И это она взяла на себя… Но если бы вы подумали, что она какая-то особенно распущенная или безнравственная девица, вы были бы совершенно не правы. Маша не такая. Она отличный человек, надежный, серьезный, умный. Только она совершенно независимая и несентиментальная, ко всему она относится на удивление просто: да так да, нет так нет, никакого выражения на лице. А ведь она хорошенькая, как куколка. Но ей до этого как будто бы и дела нет — волосы кое-как заколоты на затылке, никаких украшений, нарядов. Лично я видел ее либо в джинсах, либо голой. Белья она не носит, замуж не хочет. У нас с ней отличные отношения. А кроме того, Маша деловой человек, она может все, только вот как разыскать ее? Я задумался. Человеку моего возраста и положения нельзя безнаказанно вот так вдруг остаться одному, неожиданно вырваться из привычного круга, это опасно, это тревожит, толкает мысль в неожиданном направлении, а дальше — все стронется, потечет, хлынет лавина, и что там останется от меня в конце? Кто знает. На дворе было буйное московское лето, а я сидел, уткнувшись носом в записную книжку, и философствовал. Что же мне было делать дальше? И хочешь — не хочешь, я позвонил Лильке, хотя этого никак нельзя было делать, Лильке звонить было стыдно, да и без толку, помочь она мне не могла, просто у меня была такая привычка со всякой ерундой лезть к ней за советом. И не потому вовсе, что она что-нибудь уж такое умное скажет, а потому, что у нее есть удивительная манера всегда и во всем меня оправдывать. А мне ведь только того и надо. Сейчас она мне скажет: «Не волнуйся, Гоша, все правильно, а что еще ты мог сделать?» И я успокоюсь и буду ждать, пока вернется Марго и сама выпроводит Ксению своими силами. Ну и что тут такого страшного? Конечно, ничего, только пора бы мне уже самому быть мужчиной и не прятаться за мамину спину, вот в чем беда. Зачем же я звоню Лильке? Один бог знает. Зато она была на месте и откликнулась сразу.
— Гоша, у тебя что-нибудь случилось?
— Да нет, просто надо посоветоваться, глупая история…
— Ты извини, Гоша, у меня сейчас прием. Я позвоню тебе попозже, или, может быть, зайти вечером? Как мама, в порядке?
— Она в санатории, вчера отвез. А ты когда кончаешь? Приезжай сразу. Познакомлю тут тебя с одной особой, она у меня живет, понимаешь?..
— А-а, — сказала Лилька, — хорошо, я зайду, конечно, если ты хочешь…
— Да нет, ты не так меня поняла, просто эту девчонку надо устроить на работу, тут такая история! Алё!
— Хорошо, я слышу, Гоша, просто мне сейчас неудобно разговаривать. Не волнуйся, все будет нормально. Я зайду.
Обиделась. Опять я все сделал не так. Нет, надо на улицу, проветриться, что ли. Я выскочил на лестницу и громко хлопнул дверью. Когда я вышел из темного подъезда, солнце лупило так, что на мгновение я ослеп. Да что же это я сидел там дома в духоте, в темноте? Вот сейчас возьму и уеду на выставку или в Сокольники. Зной какой! Из овощного магазинчика на углу счастливые женщины несли лубяные корзинки со свежей клубникой, они несли их особенно, бережно, как никогда не носят картошку или даже яблоки, клубника — это ведь не только ягода, это еще и символ чего-то — молодого лета, радости, роскоши. В толкучке у метро все поголовно лизали мороженое, я сбежал вниз по гулкой лестнице, чувствуя себя необыкновенно молодым, успел вскочить в отходящий поезд и вышел почему-то на «Кировской», где привык выходить каждый день, потому что здесь я работаю. Чертова привычка принесла меня сюда без всякой надобности и смысла. Нет, отдыхать надо уметь. Я вздохнул и направился к родной конторе. Встретили меня смехом, планы моего сверхоригинального домашнего отпуска обсуждали всей лабораторией, и вдруг — на тебе, заявился. Мы поболтали немного, и я пошел к себе. Борис работал, низко склонившись над столом, на меня он глянул вскользь, ему было не до меня. Я сел на стол и ждал, пока он очнется. Борис — вот с кем надо было поговорить с самого начала!
Но слушал он меня без интереса, угрюмо.
— Что-то я не пойму, в чем соль, чего ты бегаешь-то?