Мы обычно плохо себе представляем положение Франции в ту пору. То есть знаем, что дворяне угнетали крестьян, а тем это не очень нравилось. Но знаете ли вы, что во Франции тогда жило больше народу, чем в Германии, не говоря уж об Англии? И даже больше, чем в тогдашней России. Франция во всем, кроме флота, была первой по мощи европейской державой. И не только революционный пыл помог французам через несколько десятков лет разгромить армии всей Европы.
Но неладно многое в государстве. Третье сословие подымает голову, еще два года — и родятся Робеспьер и Дантон. Вольтер и Руссо, распространители свободомыслия и безбожия, становятся уже знаменем эпохи. Их перья сильнее солдатских штыков и шпаг королевских гвардейцев.
А Франсуа Кенэ не философ, еще меньше писатель. Он публикует не памфлеты и не поэмы, не романы и не пьесы. Просто таблицу. И по этой таблице даже полуграмотному человеку нетрудно разобраться в круговороте товаров и денег в стране. Кто их платит и кто получает. Нет, Кенэ не называл церковников вороньем, не издевался над монахами, как Вольтер. Никаких ругательств в их адрес! Вместо оскорблений простое и точное определение — получатели десятины. И ничего не надо ни объяснять, ни обосновывать.
И есть еще у этого Кенэ новый термин — он его сам придумал — «экономический излишек». Пройдет сто лет — и в трудах Маркса на основе исследования «экономического излишка» появится еще один термин — «прибавочная стоимость». Франсуа впервые в мире стал рассматривать не отдельные экономические единицы вроде поместий и мануфактур, не экономические отношения между отдельными людьми, а отношения эти между классами общества и отраслями производства.
«Гениальная идея» — так оценил открытие Кенэ человек, знавший толк в экономике, — Карл Маркс. И современные экономисты, командующие электронно-счетными и всякими иными машинами, склоняют головы перед таблицей Кенэ. Гениальным взлетом человеческой мысли назвал ее академик Немчинов. А один крупный буржуазный экономист с некоторой грустью отмечал, что идея Кенэ, «войдя в историю, произвела там разрушения».
…Помните, как недавно лирики обиделись на физиков? Решили, что те в большем почете! Ан нет. Кто из нас не слышал о Вольтере и Руссо? А многие ли знают о Франсуа Кенэ? А ведь революции готовят не только трибуны и философы, но и экономисты. Маркс и Ленин счастливо сочетали в себе все эти качества. Ну, а в XVIII веке не нашлось у народа вождя, который был бы таким всеобъемлющим гением. Историю не поправишь. Нам остается только знать ее. Всю, без исключений.
Когда Маркс писал «Капитал», он использовал экономическую модель Кенэ, с благодарностью отзываясь о его заслугах. Но и Марксова схема расширенного воспроизводства тоже модель — модель развивающегося общества. Ленин писал, что в целом она пригодится и для общества полного коммунизма.
Она позволяет осмыслить экономические законы общества, но чтобы управлять экономикой, надо построить на ее основе менее абстрактную и более развернутую модель.
Как уже говорилось, экономическая модель — промежуточное звено между абстрактной теорией и действительностью. И вот тут самая большая трудность — сделать так, чтобы эту модель не смогла перетянуть больше чем следует ни одна из ее знатных соседок. Упрощение (а всякая модель упрощение) не может позволить себе быть слишком сложным — тогда им нельзя будет пользоваться. И не вправе чересчур «упроститься» — тогда оно окажется неверным, слишком далеким от реальности. Американский математик Р. Веллман остерегал своих коллег от «западни переупрощения и болота переусложнения». Это не случайные сравнения. В западне человек становится беспомощным, а в болоте и вовсе тонет.
А ведь от того, правильно ли найдена модель, зависит судьба миллионов и миллиардов рублей. Ежегодные и пятилетние государственные планы — модели народного хозяйства. Но с каждым годом развития СССР оригинал экономической модели — народное хозяйство страны — становился все сложнее, сложнее и сложнее. Вы знаете, до сих пор астрономия и математика вместе не смогли решить так называемую «проблему трех тел» — нельзя точно рассчитать возможное расположение трех взаимно тяготеющих космических тел для любого момента времени. Экономисты не то чтобы смотрели на эту проблему с презрением; они просто указывают, что их проблемы неизмеримо сложнее. Эталоном сложности, своеобразным пределом ее принято считать человеческий мозг с его 14 миллиардами клеток. Но член-корреспондент Академии наук СССР А. Г. Аганбегян уверенно называет народное хозяйство самой сложной из известных научному миру систем. И добавляет, что она не только состоит из множества подсистем, но и работает в условиях неполной информации. Она настолько сложна, что в принципе не поддается полному описанию (а о том, поддается ли такому описанию мозг, ученые еще спорят). Вот простой пример, который приводят сами экономисты. Представьте себе, что ЗИЛом принято решение увеличить выпуск грузовиков на 10 тысяч штук. Экономистам предложено подсчитать, сколько на это понадобится электроэнергии. Вы думаете, достаточно запросить, сколько энергии ЗИЛ тратит на один грузовик и умножить эту цифру на 10 тысяч? Как бы не так! Результат окажется лишь одним из длинной цепи слагаемых. Надо ведь еще учесть, сколько энергии потребуется на шинном заводе для производства добавочного числа шин, на стекольном, на приборостроительном, на металлургическом предприятии, где льют металл для грузовиков, и на химическом заводе, поставляющем пластмассу для них. Впрочем, это еще цветочки. Ведь чтобы добыть ту руду, которая станет в домне или мартене металлом, тоже надо затратить энергию. И перевозка руды тоже берет бензин, уголь и электрический ток. А стекло варится из песка, соды, поташа (я называю только главные составные части). Песок надо добыть, соду и поташ получить…