Евгений Викторович Гольдберг, не обладая и сотой долей известности господина Дрона, был все же личностью в своем роде весьма примечательной. Доцент местного университета, историк-медиевист по образованию, Евгений Викторович вот уже который десяток лет гордо нес флаг советской народной интеллигенции. И, соответственно, в отличие от господина Дрона, особым материальным достатком похвастать не мог. Вся его собственность сводилась к доставшейся от родителей двухкомнатной хрущевке, расположенной на окраине Пионерского поселка. Уже сам этот вопиющий факт резко отличал господина Гольдберга от его многочисленных соплеменников, уверенно взявших шефство над многообразной социалистической собственностью, что осталась совершенно свободной после безвременной кончины советской власти.
Вдобавок ко всему, что уж совсем ни в какие ворота не лезло, Евгений Викторович продолжал активно участвовать в деятельности областной организации КПРФ, не просто числясь членом обкома, но и отдавая все свое свободное время партийным мероприятиям. Нет, поймите меня правильно, еврей-коммунист в двадцатых годах прошлого века - это совершенно нормально. Но чтобы в двадцать первом столетии! Видимо, все-таки права русская пословица, утверждающая, что в семье - не без урода.
Впрочем, многочисленная родня Евгения Викторовича не оставляла его без попечения. Перефразируя Геринга, родственники предпочитали сами решать, кто у них в семье урод, а кто - нет. И, категорически не одобряя образ жизни и увлечения своего непутевого кузена, семейство единым фронтом вставало на его защиту при малейшей попытке наехать на "этого коммуняку" со стороны.
Более того, его заявки на гранты для ведения археологических изысканий в Крыму неизменно получали в научно-исследовательских фондах Израиля, США и Германии столь мощную лоббистскую поддержку от родственников, от их знакомых, от родственников знакомых и так далее, что ученое сообщество предпочитало сдаваться сразу, не доводя дело до греха. Что и позволяло почтенному историку вполне достойно сводить концы с концами, а также проводить каждое лето на побережье, с увлечением копаясь в развалинах венецианских и генуэзских торговых факторий. Ну, а по вечерам, при свете костра, еще и услаждать слух местных сусликов и кузнечиков прочувствованными руладами под звуки старенькой гитары о том, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
...Чаю воскресения мертвых,
И жизни будущаго века. Аминь.
Прозвучавшие из уст стоящего за кафедрой мужчины последние слова Символа Веры заставили крест на противоположной стене комнаты вспыхнуть в последний раз особенно ярко. Затем он погас, а фигуры в креслах слегка шевельнулись, явно пробуждаясь ото сна. Прошла секунда, другая, и тишину комнаты разорвал сдвоенный, исполненный мучительного ужаса крик...
***
Остров Риальто, Palazzo Dukale[2]
16 августа 1198 г.
Когда в 810 году Аньелло Партечипацио, десятый дож Венецианской республики, выделил для перенесенной из Маламокко резиденции небольшой безымянный островок с видом на Бачино ди Сан Марко, его фантазия едва ли простиралась дальше небольшой деревянной крепости, защищающей архипелаг от нападений с моря. Каковая к 812 году и была построена, вместе с примыкающим к ней домом дожа.
Через несколько лет к дому была пристроена первая базилика, посвящённая святому Марку, покровителю Адриатической республики. Дом пережил осады, пожары, убийства дожей. В конце десятого столетия от Рождества Христова резиденция был снова перестроена. Теперь это была грозная каменная крепость с башнями по углам, окруженная со всех сторон водой. Однако, неприступная для врагов, крепость не устояла перед пожаром 1106 года, после которого восстанавливать оказалось практически нечего.
Впрочем, гордые венецианцы, для которых море и самый мощный флот Средиземноморья служили к тому времени уже лучшей защитой, не нуждались более во рвах и крепостных стенах. Каковые и были снесены, а на освободившемся месте вознесся легкий, элегантный дворец.
Он, разумеется, ничем еще не напоминал то дошедшее до нас готически-мавританское чудо, что заложил в XV веке Филиппо Календарио. Но и тот Palazzo Dukale, что предшествовал в XII веке творению знаменитого capomaestro, служил откровенным вызовом трусливо прячущейся за крепостными стенами Европе.
Именно здесь, в Зале малых приемов резиденции главы республики Святого Марка, два человека увлеченно обсуждали только что привезенный со специальным курьером свиток. Люстры прославленного венецианского стекла, что столетие спустя примет гордое имя vetro di murano, бросали мерцающий свет на чуть желтый лист пергамента. Ярко освещая при этом аккуратно выведенные рукой переписчика опасные, ах какие опасные слова!