В гримерке царила какофония запахов: парфюма, лака для волос и пудры, но Люси чувствовала только запах Нацу. А еще покой, который окутал сердце, и в этот самый момент ей хотелось остаться в этой гримерке подольше. Слыша перебранки за дверью, ощущая теплые руки на своей талии и чувствуя гармонию с самой собой. Ей просто хотелось остановить время.
Руки Нацу переместились чуть выше. Пальцы очертили каждый позвонок через тонкую ткань платья, и Люси почувствовала теплое дыхание на своей шее, когда тихий, спокойный и уверенный голос донесся до ее ушей:
— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя?
И это было так просто. Никаких фейерверков, роз или длинных речей. Только уверенный голос и теплые прикосновения чужих рук. Только они, одиноко стоящие посреди гримерки театра Гершвин. Этого было достаточно.
Люси не сомневалась больше ни в чем. Ведь сомнения, как и ошибки имеют смысл только тогда, когда ты учишься на них. Она всю жизнь сомневалась. В себе, в выборах, которые она делала, в окружающих людях.
И урок, который она вынесла из своих сомнений, заключался в том, что ей больше не нужно было сомневаться в Нацу. Эта огромная вселенная дала ей второй шанс, и если этот человек продолжал любить ее даже спустя столько лет и ошибок… Разве могла она в нем сомневаться?
— Я счастлива, что ты когда-то ошибся номером, — прошептала она. — Потому что эта ошибка была самым лучшим, что произошло в моей жизни.
Больше ничего не требовалось, и Нацу окончательно расслабился. Они со всем разберутся позже. Они поговорят обо всем, решая все вопросы, на которые они хотели получить ответ. Но самое важное уже было сделано. Оставалось только двигаться вперед.
— Нацу, я… Оу… — воскликнул Игнил, ворвавшись в гримерку, и неловко остановился, увидев застывших на месте Нацу и Люси. Девушка тут же отстранилась, но Нацу схватил ее за руку. Игнил смущенно отвел глаза, кашлянув. — Извините, что помешал.
— Ничего страшного, — улыбнулся Нацу, успокаивающе проведя пальцем по тыльной стороне ладони Люси. — Что-то случилось?
Игнил встрепенулся, виновато посмотрев на сына.
— Твоего дядю обокрали прямо в аэропорту! — воскликнул он. — Чемодан и портмоне со всеми кредитками. Он там сейчас сидит, пишет заявление, и просил меня его забрать. Честно, я пулей. Туда и обратно. Пропущу только первые полчаса!
— Конечно, езжай! И не переживай об этом, — серьезно проговорил Нацу. — Я дам тебе моего водителя, чтобы ты спокойно доехал. А то с этими таксистами одни только проблемы, — он подошел к отцу, широко улыбнувшись. — Шоу будет длиться еще долго. Сможешь прийти завтра, послезавтра или через полгода. На этом дне свет клином не сошелся, пап.
Глаза Игнила потеплели, и мужчина сделал один большой шаг в сторону сына, крепко его обняв.
— Я горжусь тобой, Нацу. Ты же знаешь это?
Нацу рассмеялся.
— Боже, пап, что за сопли?
Игнил отстранился, потрепав парня по волосам.
— Я вернусь, ты даже не успеешь заметить. Порви там всех! И… — он повернул голову в сторону Люси, и отчего-то ее сердце неприятно сжалось. — Ты мне нравишься. Впрочем, я никогда и не сомневался в выборе сына.
С этими словами он подмигнул Нацу, и ринулся вниз по лестнице. Прозвенел первый звонок.
***
«25 ноября состоялось грандиозное событие — премьера мюзикла «Мулен Руж», и я, как верный поклонник этого фильма, не могла пропустить столь значимого для истории Бродвея события.
Все мы прекрасно знаем это чувство, когда, долго ожидая чего-то и возлагая на это большие надежды, ты приходишь в зал, садишься в удобное кресло, держа в руках брошюрку, и ровно за секунду до открытия занавеса, думаешь: «А вдруг я разочаруюсь?». И эта мысль как маленький червь съедает тебя изнутри.
Мне повезло. Когда я села на свое место, я не возлагала никаких надежд. С самого начала я была уверена, что попытка воплотить культовый мюзикл на сцене обречена на провал. Я не ожидала грандиозного шоу. Я не ожидала великолепных голосов или глубокой эмоциональной игры от актеров, которых подобрали с площадок второсортных сериалов и оторвали от коллективов сомнительных музыкальных групп. Я ждала провала, и поэтому, когда свет потух, а на сцене перед нами предстал Кристиан за пишущей машинкой, бледный и изнуренный историей, которую он хотел поведать, воплощенный Нацу Драгнилом, я была полностью спокойна. Потому что не ждала ничего…».
Дженни была великолепна. Спускающаяся с потолка на широких качелях, в самую гущу ярких перьев и пышных юбок, с аккуратно уложенными светлыми волосами и блеском алой помады на губах, она была воплощением женственности. Ее голос, разносящийся по залу словами «Sparkling Diamonds», заряженный энергией и силой, которой Люси совершенно не ожидала от этой хрупкой девушки, проникал под самую кожу. Дженни пронзала каждого зрителя взглядом густо подведенных глаз, заставляя абсолютно всех в зале чувствовать себя околдованным и покоренным.
Костюмеры постарались на славу. Костюм Сатин отличался от того, что был на Николь Кидман, яркими лиловыми и пурпурными красками, которые прекрасно отеняли ее светлые волосы и подчеркивали тонкую талию. Дженни двигалась умело, выкладываясь на полную. И Люси не могла не признать, что девушка подходила на свою роль.
Вся сцена танца в кабаре была поставлена внушающе. Яркие декорации, умелые танцоры и костюмы абсолютно каждого, гармонично дополняющие друг друга и вписывающиеся в общую картину.
«Когда я узнала, что сексуальную и дьявольски красивую куртизанку Сатин воплотит в жизнь актриса, имя которой лишь смутно мне напоминало о то ли любовнице главного героя, то ли убитой жертве из сериала на NBC, это вызвало у меня недоумение.
— Она хоть петь умеет? — был мой вполне резонный вопрос.