— Разрешили выйти? А почему?
— Она не ходит.
Дело не в пути!
— Совсем не двигается? — спрашиваю я и убираю руки, затем отступаю и сажусь на свою кочку рядом.
Сатс с опасливым неверием поднимается. С нее потоками ползет болотная жижа. Но сейчас эта девочка говорит о том, что вынуждает ее забыть себя и свое состояние:
— Руки у нее работают, голова тоже. Но сидеть может недолго, а ходить и вовсе… Нас двое всего у родителей. Ей теперь в учениках отказывают, опыта нет. И семью не создать, детей не будет. На меня надеются. Но нельзя, чтобы я много… в пути… тоже ведь может что…
Вытирает лоб, а я успеваю подумать — что она убирает? Грязь или испарину?
— И поэтому ты со мной ненадолго, — вздыхаю я. — Почему сразу не объяснили? Я бы не считала вашу семейную необходимость только твоим дурным тщеславием.
— Чтобы говорить о тщеславии, надо знать про тщеславие в себе, — вдруг выдает Сатс так же легко, как и все глупости до этого.
И снова она меня удивляет! Неужели это ее собственная мысль?
Вряд ли. Больше похоже на очередное заученное, вызубренное. А может, где-то случайно поймала в чужом разговоре. Она пока не понимает того, что говорит, но главное, что не весь еще разум покорила ее семейка, не все уголки заполнила своими желаниями.
Хочется подойти, приобнять ее за плечи и стать на равных. Ну их в пыль все эти законы про старшинство! Она же живая, мыслящая. Хоть и глупая чужим умом. Не было бы у нее своего, орали бы в ней только амбиции, я бы глуха была ко всем ее словам, как та коряга…
Из меня начинает что-то идти само, опять та откровенность, за какую я уже ругала себя недавно.
— Да, пожалуй, не было особого смысла меня предупреждать, что тебе надо все поскорее. Я не повела бы и не поведу тебя удобными дорогами. Но лучше бы вы сказали заранее. Я бы сама от тебя отказалась. Во-первых, за место рядом с тобой при хороших рекомендациях и перспективах кто-нибудь и Мастера своего с охотой бы сменил. Во-вторых… гибель Крин не так сильно ослабила меня, чтобы я не справлялась с обычной работой, а за твою специально мелкую в ущерб той, которая меня ждет, я не хотела бы браться.
Она вытирает рот. Разбитая губа уже не кровит, но, когда я присматриваюсь, подсвечивается розовым.
— А на обычную тебя отпускать не собирались. Ала говорила моим, что тебя не хватит надолго, а сколько остается… ну… до какой-нибудь ошибки… Так что лучше… прежде чем… ну…
Холодеют и поджимаются пальцы на моих руках.
— Какой-нибудь ошибки?! Спасибо за откровенность… Вот уж не думала. Значит, они и выйти мне нормально не дали, потому что еще можно выжать, и долгого пути мне не видят, потому что выжать можно немного. Меня хватит на тебя — и это лучшее для всех!
Она дергается и вскидывается. В глазах горит какая-то идея — у юности все всегда хорошо видно. Никакой злости или страха в ее голосе нет, когда она предлагает очередной выход:
— Если хочешь, если ты уже устала, я попрошу за тебя, и совет выведет тебя с пути по-хорошему. И им не надо будет ничего дожидаться, и с тобой все обойдется. Надо только указать, что ты старалась и у меня нет к тебе претензий. Тогда тебя не станут отвергать. И думаю, тебе даже разрешат создать семью. А мне просто дадут другого Основателя.
Ее слова скачут и толкаются в моей голове — не поймаешь, не поймешь.
Поднимаюсь. Дыхание у меня сбивается, три вдоха вместо одного.
И выдох:
— Что-о? Отвергать?.. Это что за новость?!
— Это не новость. Сейчас, если совет решит вывести с пути, он не только определяет место на Первом. Иногда назначают изоляцию. С сестрой не так, она без семьи, но она — наша. А кое-кого нынче…
Не верю ей. Совсем не верю. Ни единому слову!
— Подожди-ка, подожди с изоляцией… Как? Разрешат семью? Не «создам», а «разрешат»? Слова о крови теперь приняли форму разрешений?
Она воодушевляется, сквозь грязные потоки на лице проступает азартный румянец. Глаза блестят. Она чувствует себя выше, потому что знает больше.
Кажется, меня сейчас будут привлекать к каким-то модным единомышлениям.
— Да, приняли, довольно давно. И очень уверенно. Нам уже обещали, что через десять оборотов…
— Да подожди ты! Какие обороты и обещания?!. Они что, теперь от кого-то просто ждут, когда те выдохнутся и сами погибнут, кого-то изолируют, а редким заслужившим кидают подачку в виде права на семью и места на Первом? Откуда это пошло?! И главное, когда успело пойти?!.
Ошалев, хватаюсь за голову (вот уж не водилось такого жеста, чтобы хотелось укрыться от мира) и чувствую, что волосы мои тоже грязные и спутавшиеся.