Снимаю с головы зацепившуюся ветку с молодыми листочками и смотрю на нее, будто она мне что-то скажет, отломанная. Ветка немного успокаивает меня своим молчанием.
Неужели я так редко появлялась на Первом? Неужели, кроме Крин, я уже давно ни с кем из наших не общалась? Да-а… Мы с ней долго ходили по окраинам, а там, говорят, время идет со сбивкой. Но все равно — с очень небольшой сбивкой. Не могло набежать много из-за разницы, не могло.
Сколько себя и в чем ни убеждай, одно уже понятно — я отстала. Это понятно не только мне. Однако Ала не поторопила, не заставила нагнать. То ли не сочла нужным, то ли забыла поделиться новостями. А то ли и сама не знает. Ей-то что — бессемейная, новых учеников не дают, значит, саму почти изолировали. И меня тоже вот считают уставшей. Свалюсь где — не огорчатся.
Напоследок обратились: пристроить вот эту, перспективную в свете новых традиций. Приправили рассказами о старых заслугах и подали…
— Это чистка, — вырывается у меня. — Надо же, «разрешат»! Вот только этого разделения нам всем не хватало!
У Сатс лишь недоумение, и на лице, и в голосе:
— Почему разделения? Наоборот, это объединит нас, создаст семьи, кланы, наладится порядок. Главное — мы сохраним нашу силу. Пусть она не будет такой, как раньше, но и меньше ей стать мы не позволим! Те, кто ввел и поддерживает разрешение семей, говорят именно о порядке — и он придет. Потому что иначе…
— Иначе они пророчат хаос! — заканчиваю я и принимаюсь ходить кругами по полянке. Мне надо успокоиться, а то дрожу.
Ноги разрезают болотную жижу. Неподалеку булькает лопнувший пузырь, ползет липкий смрад.
Я растеряна. Мне надо собрать разбегающиеся мысли.
— Нет, конечно, рано или поздно должны были договориться до чего-то совсем уже… вот такого. Хотя говорящего такие вещи про кровь можно понять. И слушающего тоже. Надо же на какой-то основе верить в свою силу, не на старых же байках о целом мире держаться. Мир ведь все никак не собирается, а умы бродят, умам нужны новые веры… И жертвы — конечно! Я не спорю, если мы опустим руки и перестанем работать, осколки вымрут все. Тараканы соберутся в итоге на одном, и там их пожрут крысы. А если каждый Основатель или Мастер будет рожать детей от слабых людей, мы растворимся в людях с осколков и развеем по разумной жизни всю силу, которая пока еще в нас сконцентрирована.
— Вот именно! Растворимся! — обрадованно восклицает Сатс. — А этого нельзя допустить!
Я разворачиваюсь и широко шагаю к ней:
— Многого нельзя допустить! Но у моей матери был свободный выбор, а сейчас обдумывают, как бы не позволить вам выбирать. Мне не хочется самой жить по этим разрешениям и не хочется представлять, как будут жить другие. Я тебя вижу второй поворот. Я тебя готова стряхнуть с себя за ненадобностью и бестолковостью. И все же даже тебе я не желаю жить не по собственной воле. Даже тебе я не желаю, чтобы кто-то за твоей спиной ждал, когда ты сдохнешь. Даже тебя… — выдыхаю и добавляю с нажимом: — Уж если говорить о семьях, то я хотела бы видеть тебя с ребенком от того, кого ты полюбишь, а не от того, под кого ляжешь по указке.
Сатс таращится на меня с бескрайним удивлением, на которое способна только смесь неопытности и наивности.
— Лягу? — переспрашивает она с неверием, и я понимаю, что попала по чистому листу среди клякс в ее мозгах. — Я как-то не думала… А ты вот сейчас сказала…
— Смотрю, ты тут вообще впервые оказалась наедине со своими мыслями. Ты привыкла жить чужим умом и чужими речами. Понимаю, твои постарались ни вдоха тебе не давать на размышления. А тут вдруг — ох! сколько всего, и можно даже подумать своей головой!.. Вот и подумай! И нарисуй все, что я тебе сказала. В красках. Ты себе не представляешь, что можно надумать, если представить свою жизнь по своему собственному уму, а не по чужим заверениям.
Девочка обижается. Надулась, стоит, моргает. Видать, крепко я ее зацепила. Мнется, губы кусает. Потом ее руки задрожали, задвигались, словно ищут на теле места, где ее будет касаться разрешенный муж…
Как же мне обидно за нее и за ее будущую жизнь!
Разве можно сказать, что она злая или ее представления о жизни порождены ее жестоким разумом? Нет, просто слишком уступчивой оказалась эта девочка, никогда не думающая о своей уступчивости. Она, незлая, покорилась семье и не усомнилась в ценностях, которые ей прививали. Покорилась вся: отдала разум, чтобы его наполнили другие, авторитетные и сильные, отдала сердце, а подумать о нем уже не хватило разума. Когда-то я скорбела, что рано осталась без семьи, а сейчас мне кажется, что семья тем и опасна для раннего возраста, что, забирая сердце, лишает ума, а потом еще и воли. Шантаж — это не обязательно для сторонних, для своих тоже сгодится. Разве не им любящие родители добились от своей дочери послушания и отобрали умение слушаться не их, а саму себя?