Дзинь… нь…
Там же, внизу, трепещет неясная мелодия. Как приглашение. От нас ее трудно было бы услышать, но я свои уши знаю. А вот для той пары громче. Они сейчас повернут, как раз перед ними хорошая развилка.
Черные лохматые тени скользят прямо и вниз, прочь от нас. Странно, они должны были услышать — там же мимо не пройдешь.
И снова — Дзин-нь.
Далековато, да и мы устали. Хотя работа там явно есть, но какая? И по этой ли неопытной окажется?
Если что, брошу все, и кто там… таракан, крыса… Сама убью. Скажу, что это умница Сатс его исправила. Что-то подсказывает мне, что она не будет бороться за честность. Знаю, так нельзя и мне не дано право убивать. Может, и возможность не дана. Но есть же на осколках те, кто убивают искаженных голыми руками или самодельным оружием.
Вот и я бы так смогла.
Этот осколок в трех шагах от нас. Звенит и поет.
Да, наверное, мир сам зовет. Раньше я не слышала такой настойчивости. Однако теперь со мной та, кого раньше не было.
Так, может, это ее мир и зовет? Может, ее и ждали?
Дурное предположение. Нет, это что-то другое. Может, не ее зовет, а кого-то из пары, промелькнувшей под нами.
Или мне вовсе мерещится? Все мы хотим слышать, как мир зовет нас туда, где мы ему нужны. Разве же можно считать ошибкой, что мы слышим его зов тогда, когда зова нет?
Но здесь нет иллюзий.
Дз-з…
Ну хорошо!
Мы вываливаемся на осколок — и с размаху плюхаемся снова в воду. Сатс оглушительно визжит и мгновенно прогоняет тонкий звон, который меня сюда привел. Я хочу крикнуть на нее, но не до того. Под ногами нет дна, и я барахтаюсь.
По счастью, берег рядом.
Что ж, выходить нам лучше с другого угла, иначе вода попадет в переход. В этот, пока мы влетали, натекло уже; хорошо, что немного — нас же быстро выкидывает.
Бестолково устроено: мелкое живое ветром сдувает, а от воды полдороги провиснет, хоть ложись там, а все не удержишься…
Сатс быстро учится и уже не нуждается в помощи. Она гребет к берегу, шумно отплевываясь.
Когда под ноги подныривает дно, я встаю и усмехаюсь:
— Ты просила попить и умыться.
— Ты издеваешься, — она снова сползает на «ты», учтивость враз исчезает. Что ж, это искренняя манера.
Над нами светит яркая Большая. Небо здесь кажется удивительно высоким.
Легкий ветерок касается моих ушей множеством голосов — значит, здесь есть люди. Можно было бы с ними поговорить, но я не помню, бывали ли мы на этом осколке уже или нет. Это Крин, хоть и спрашивала сама все время, вела учет. Она всегда лучше меня понимала, где есть смысл общаться с местными, а где лучше не показываться.
Сатс уже выцарапалась на берег. Стоя по колено в воде, я смотрю, как теперь ей там неуютно. Она пытается вылезти из прилипающей одежды.
Ползет странный запах. Я хотела бы думать, что это от нас тем прошлым болотом пахнет. Но это другой запах. Если бы я чуяла не ушами, а носом, то сказала бы — вот так воняют неприятности.
— Штаны совсем прилипли. Какая гадость! Как их теперь…
— Тихо, Сатс! Тихо… Я слышу поломку.
Здесь внешнее «дзин-нь» сильно растянуто. Оно идет фоном к ветру, к плеску воды, текущей по самому краю осколка. Оно тянется, размазанное — подложка…
Оно в воде. Значит, не таракан.
Наклоняюсь, трогаю прозрачную рябь, и она ловко очерчивает мои пальцы.
Вода полна искажением, но это и не крыса. Они так не заполняют собой пространство, у них все сжато.
Выпрямляюсь и с досадой бросаю:
— С чем я там у тебя не справилась? Уникальное чудовище тебе не привела? Ну, вот кое-кто здесь водится. Подойдет тебе невиданное? А, мастер… Са-ц!
У нее так загораются глаза, что затмевают свет Большой над нашими головами. А мне тут же хочется уйти. Поискать простенького таракана или, еще лучше, поймать нормальную крысу перед самым переходом, чтобы она еще не успела никуда шмыгнуть. Потом отчитаться — вот мол, предупредили, предотвратили… Зачтите ей за минимальные, а меня выведите, хватит.
— Подойдет! — выдыхает Сатс восторженно и забывает про свои штаны. — А кто это?
Шаг задумчивый
Когда-то я верила только в силу: в свою, в силу Старших на Первом, в силу моего Мастера.
Сейчас я вижу, что без знаний даже суммарная сила неважна.
Знаний у меня нет. У меня сейчас вообще ничего нет, кроме полупустой сумки и хныкающего молодого Мастера.
Мы сидим на этом осколке один поворот. Мы не только не сделали работы, но даже не приступили к ней. И все потому, что я не знаю, с чем мы имеем дело. Может, не так уж и неправа Сатс, обвинявшая меня в глупости и, сдается мне, с этой мыслью не распрощавшаяся. «В недеянии — мудрость», говорила я тогда. Сейчас недеяние из-за незнания, а значит, нет никакой мудрости.