Сатс кивает. И быстро жует. Морщится — значит, опять у нее не получилось.
Люди на причалах все-таки бросили свою работу, собрались у первого причала, о чем-то спорят. Я не слышу их голосов, не особо надо, но тянусь и настраиваюсь просто ради спокойствия. Они нас не заметили, они обсуждают, что вспыхнуло на холме, но не говорят, что кого-то видели. Значит, не видели. Значит, и не увидят. Не хочу к ним, не нравится мне, как они звучат.
Мостик длинный и узкий, с пятью подпорками. Зайти на него мы зашли. Прокрались по скрипучим доскам… Когда достигаем края моста на другом берегу, я едва ставлю ногу на твердую землю — и в ушах как застучит, как застонет!
Не пускает.
— Сатс. Остановись.
— Что? Идем назад?
— Остановись.
— Не весь еще осколок обежали? — в ее голос возвращается высокомерие.
— Просто стой, где стоишь, и не двигайся.
Я возвращаюсь по мостику на несколько шагов. Мост низкий, воду можно потрогать рукой, если лечь на живот и дотянуться через редкие столбики перил.
Ложусь и опускаю руку.
Кончики пальцев погружаются в жуткий холод, и больно бьет сильное искажение, словно бы десяток крыс бросаются отгрызать мою руку наперегонки друг с другом.
Дергаюсь, перекатываюсь на спину. Рука сжимается в кулак и прячется на груди, будто возле сердца — самое безопасное место.
Больно. Очень больно.
Ничего, это пройдет, это скоро пройдет. Просто много хлебнула…
Пока я лежу, рассеивая боль осколка, пропущенную через себя, и выдыхаю эту боль в воздух, Сатс топчется на берегу.
Мне остается сообщить ей, что у нас есть с чем работать. Но как сильно я хочу, чтобы на ее месте сейчас оказался любой другой, лишь бы опытный Мастер!
Когда-то было установлено, что выжить в переходах могут только тараканы и крысы. Сейчас я точно не знаю, что за животное лежит в заводи, но понимаю, что оно прошло через сильнейшее искажение…
Боль моя развеялась. Встаю и иду по мосту. Уже пускает, уже могу с него сойти.
Прохожу мимо Сатс и говорю:
— Оно не мертвое под камнем. Идем.
Она плетется сзади и ворчит. К этому я привыкла. Только один раз велела ворчать тише.
Мы идем по берегу заводи у самой кромки почти неподвижной воды. Выше на холме расположились несколько сонных местных. Они нас не видят, но лучше не привлекать к себе их внимания.
А эта брюзжит с каждым шагом все громче!
— …тоже не стальное. Меня не готовили к тому, что ты мне тут устраиваешь без остановки. Если ты немедленно не объяснишь, зачем мы сначала наворачивали круги и натыкались невесть знает на каких уродцев и сумасшедших, а теперь тебе вздумалось на мостах валяться и в судорогах биться, то я брошу все как есть и вернусь на Первый одна. Но тебе тогда любая дорога будет закрыта, а выбора…
Мы останавливаемся напротив большого камня; в ночи он кажется скалой, брошенной в воду, полную звезд.
— Здесь твое редкое чудовище, — шепотом говорю я. — Здесь. Живое.
— Что? Живое?!
В ушах снова хлещет, шумит, а я слишком устала, чтобы справиться, чтобы отодвинуть, заглушить.
— Сатс, соберись. Мне трудно в слова… Я не понимаю, что именно в нем изменилось… Вижу то, что есть сейчас. Это не камень. Оно выделяет много жидкости. Яд. Этого яда в один поворот оно выбрасывает в воду равно собственному весу. Само не большое, но очень плотное. Странно, как его сдавило, что оно?.. Нет, не знаю.
— Прислушайся лучше.
— Рот закрой! Я не слышу ничего в этом проклятом…
И тут пронзило, словно на небе, где правит Большая, показалась Малая, поддержала, родная, бросила лучик своего света.
— Это свинья! Это бывшая свинья!
— Что? Как свинья?
— А вот так. Ох, как же ее искорежило…
Круглый камень в заводи очень-очень медленно приподнимается, распуская вокруг себя ленивые круги. Потом шумно и длинно фыркает, пускает крупные пузыри и укладывается обратно, но уже на один мой шаг ближе к берегу.
Начинаю прикидывать вслух:
— Ее сначала разнесло, но переход сам сдавил… большая плотность, сжатие прошло выше допустимого раз в восемь… ничего, если расширить, быстро развеется лишнее, не удержится, само оторвется… Вот сюда-а… А здесь можно сразу заправить обратно… и по позвоночнику, если метку поставить, — спохватываюсь: — Ах ты ж! Какие тебе метки, ты же не…
— Я смогу!
Во мне сталкиваются желание сделать дело и сомнение, что оно сделается хорошо. Нехорошее сражение, не люблю такие.
Осматриваюсь и указываю ей на изгиб заводи:
— Ты новичок. Для тебя здесь слишком неровный участок. Даже если ты запустишь вихри только возле свиньи, все равно мало места: половина ее тела под водой. Тут нужна сноровка, иначе вихри вырвутся, воду расплещешь, еще дно зацепишь... В итоге ты не разделишь, где первоначальное, где искажение, где вода, а где муть и песок.