— Поторопись.
Площадка, куда нас выбросило — это широкий кусок тропы, обрушившейся с обеих сторон и потому никуда и ниоткуда не ведущей. По ней будет не спуститься в лес. Мне-то ладно, ходить никуда не надо, указать место приложения можно отовсюду. Но моему Мастеру придется лезть по обрыву вниз, цепляясь за камни. Высоковато…
— Тебе надо спуститься. Веревки у нас нет.
— И кто же это у нас ее, интересно, не взял хотя бы с 15-го, если уж нормальную потерял?.. — ругается, язва, и очень неторопливо сползает с края площадки. — Лазаешь вот так, лазаешь. Потом все руки грязные… Высмотри заодно воду, помыть чтобы было где.
Команды от нее еще ничего, а вот все эти копания и небрежная медлительность… Не терплю, когда она готовится так, словно бы думает, что искаженному опасному зверю всегда можно сказать: «Я сейчас устроюсь, развернусь — и сделаю тебя обратно маленьким. Подожди пока, а то моей ноге неудобно и в затылок дует».
Сначала зашипело в ушах. Потом вижу, как дергается один из зеленых холмиков лесной равнины. Беспокойство отзывается в сердце. И вот уже второй холмик, соседний, уходит в сторону волной и, потревоженный, встает на место.
Мой Мастер не видит ничего — к лесу она спиной и озабочена выбором места, куда поставить ногу и за что зацепить руку. Ей до земли еще десять ростов, и я говорю:
— Надо поторопиться. Не знаю, почуяла нас, что ли… Она быстро приближается.
До крысы осталось столько, что я уже могу сказать о ее размере с точностью до ладони:
— Сосредоточься. Соберись, слышишь? Она очень большая.
— А почему крысы в переходах никогда не меняют общую форму, только размер? — недовольно замечает снизу Мастер.
Беспокойство растет. Говорю громче и торопливее:
— Они чувствуют себя совершенными. Им незачем меняться.
— Это правда?
— Спроси лучше не у меня, а у крысы, довольна ли она своей красотой и силой?
— А тараканы?
— Спроси не у меня, а у таракана, чем они в себе довольны. А еще лучше — займись делом.
— А мы? Не занимаемся ли мы изменениями этих искаженных только потому, что считаем их…
— У тебя нет времени на болтовню!
В полотне леса появляется провал, словно кто-то дернул вниз ветвистое дерево. Близко к нашим скалам. Слишком близко. Я вмиг забываю о том, что там любит и чего не выносит мой Мастер.
— Крин! У тебя вообще нет времени! Возвращайся.
— Не дергайся. Я сейчас развернусь, достану ее и отсюда, — отзывается она и повисает на скале, разглядывая возле себя трещины в камне.
Это невыносимо. Она безмятежна и медлительна до безрассудности.
— Крин, давай назад.
— Отстань. Я сейчас…
— Оставь свою самонадеянность! Крыса близко, а ты не на земле.
Я бросаюсь направо по остатку тропы, под ногами крутятся и мешают камешки. Присев у обрыва, смотрю на темную макушку Мастера под собой. Я вытащила бы эту гордячку за что угодно, но мне не хватает одного роста, чтобы дотянуться до ее воротника или до волос.
Лес издает сухой треск, верхушки деревьев раздвигаются, обнажая ворочающееся под ними чудовище. Мне бы упасть на живот — может, смогу дотянуться.
Падаю, но все равно не достаю. Она слишком далеко.
Если Крин в пару рывков заберется вон к той ступени, я ухвачу ее за руку, дерну, поставлю рядом — и тогда, даже если крыса окажется летучей, она будет не страшна. Вдвоем мы поднимем защиту такую же, как ставим в переходе. И ее ничего не пробьет.
Мастер отнимает одну руку от маленького уступа и ведет по скале плотно прижатым плечом, разворачиваясь на узкой кромке.
— Крин, не смей! Немедленно назад, хватит вертеться. Дай сюда руку!
— Прекрати панику, что с тобой? Как новичок, смешно даже… Это всего лишь большая крыса. Я и не таких…
Крыса вылетает из леса, словно гигантская рыбина из моря — резко, расплескивая вокруг себя сломанные ветки, взметая брызги сорванной листвы. Ее туша, искалеченная переходом, невероятно огромна и липко блестит. В два сокрушительных прыжка, сметая крепкие деревья, крыса добирается до скал.
Крин не успевает договорить, что она и не таких меняла. Чудовище в третьем прыжке бросается на утес. Прямо подо мной проносится метла длинных ломаных усов, и широченная пасть вгрызается в камень.
Скала содрогается. Среди грохота камней и рева я не слышу — кричит ли, умирая, мой Мастер.
Крыса мотает головой, стряхивая с себя серые каменные осколки. Плюется и чавкает, из пасти падает слюна, вываливаются испачканные красным булыжники. Я смотрю не отрываясь, как она длинным языком ловит соскользнувший покореженный ботинок, как обвивает его, как он исчезает среди кривых зубов…