— Нам с тобой, вождь, надо поговорить самым откровенным образом и понять друг друга, — заявляю я в тишине.
Молчит. По колыханию перьев его головного убора улавливаю, что он чуть кивает.
— Как тебя зовут, вождь?
— Т.
— Т? Тебя зовут Т?!.
Примеряю это имя ему так же, как когда-то примеряла имена Малой звезде.
— Емко, что тут скажешь. И тебе идет… Но твое имя нельзя прокричать. Как тебя позвать? Как сделать, чтобы ты услышал из своей башни?
— Я вождь. Мое имя — обращение. Незачем кричать то, что положено говорить с придыханием.
— Т, — повторяю я, а губы мои просят улыбки: теперь понятно, почему я для него была «Хэнэн». — С придыханием.
— Не своди все к тому, что меня боятся, — говорит вождь смягчившимся тоном.
Но его взгляд тверд и ярок. Он бьет, как порыв ветра в переходе. А рядом — никого, никакого плеча. Я одна в этом космосе. Все, что ударило в меня волной его взгляда. Все, что осталось во мне от этой волны. Все, что отозвалось по самой моей природе…
Точно, природа! Такая сила не берется ниоткуда. Как-то должна была достаться!
— Твой отец тоже был вождем? — спрашиваю я, забыв, что непочтительна.
— Нет, — спокойно говорит он. — У нас передают детям только кровь и дом.
— Тогда как ты обрел власть? Какой силой доказал, что можешь править?
Он делает от трона ко мне длинный шаг и смотрит сверху вниз — словно бы мальчишка заглядывает в колодец, про который говорят, что там живет чудовище, ворующее детей, и вот он пришел его победить. Потом ведет головой в странном движении: медленно крутит надо мной носом, как бы принюхиваясь, но не слышно, чтобы он втягивал воздух. Наверное, это просто привычный жест уставшей шеи, постоянно держащей вес тяжелого головного украшения.
Наконец он чуть прикрывает свои подведенные глаза и в тихой задумчивости произносит:
— Кто, как не Ходящие, может спросить с меня о моей силе и потребовать доказательств? Перед кем, как не перед Ходящими, мне держать свой ответ?
Да чтоб рассыпалось!.. Я ведь так толком и не знаю, что именно на этом осколке известно о нас! Кому только в голову пришло про меня сказать, что я из лучших, когда я по глупости через шаг иду вслепую?
И вдруг:
— Улыбнись!
Вздрагиваю и рассыпаю свое раздражение, теряю, не понимаю…
Что? Что он хочет?
— Улыбнись же, — давит вождь, нависая надо мной, становясь шире, и даже стены будто бы сжимаются, а жуткий плащ из вымерших животных сейчас оживет и бросится на меня, наверняка у него где-нибудь когти!
— Я… я не улыбаюсь… Мое лицо… Я не считаю себя красивой, когда улыбаюсь. И смех мой мне не нравится. Он громкий. А я не люблю громких звуков.
Он расслабляется, отодвигаясь на пару ладоней — и я уже могу дышать ровнее. Все становится на свои места, стены держат мягкие границы, плащ прирученным зверем обнимает хозяина. Ко мне возвращается спокойствие и собранность.
— Я ценю твою откровенность, Инэн из Ходящих. Я отвечу тебе и тоже буду с тобой откровенен, — начинает он тихо, а потом переходит почти на тайный шепот. — Мне всегда было тесно. Я сначала ждал свободы, потом искал ее. Видел свободу в удовольствии, в наслаждении, в умении жить… Много чем разжился сам, не дал разжиться другим…
Его голос становится тягучим, как смола, но смола с примесью искусственных загустителей. Пожалуй, я сама иногда говорю так же, выбирая каждый звук, понимая, что многое наигранно.
— Потом надоело, искал уединения, видел в нем что-то важное. Много бродил, был в опустевших поселениях. Далеко отсюда есть огромное озеро… жил я и там, на краю земли.
— Ты видел именно край?
— Там загибается и не пускает… Я проверял… Едва выплыл… Думал, конец земли — и мне конец… Однажды понял, что ждать мне нечего, а искать то, что искал, больше не хочу, потому что все оно — бегство и на самом деле слабость. Верну-улся…
Гипнотический, низкий, плавный… оборачивается вокруг меня плотными змеиными кольцами. Сжимает. Доверившись мне из-за веры в нашу силу или по иным причинам, все же остерегается. Стремится пленить меня, заточить, срастить с удушающим лишайником на стенах…
Прикусываю губу изнутри, чтобы сбросить наваждение.
Помогает.
— Вернувшись, ты сразу понял, что с твоим народом что-то происходит?
— Мне было что понимать?.. Я сам другой жизни здесь не знал. Не знал, что мы можем выращивать еду, а для себя прежде ловил рыбу, в заброшенных поселениях ел что росло… Не знал, как назвать, но откуда-то догадывался, что можно есть. Наверное, слышал когда-то… О пище не из воды и о Ходящих мы сохранили память. Только память…