— То есть, меня вы бы просто не пустили, сильный с 5115-го вам сгодится только как чей-то муж, а Сатс, у которой прекрасные показатели, вы бы не были рады, потому что рассчитывали, что я ее где-нибудь сгублю?!
Ала молча переводит дрожащий взгляд с каменных обломков на меня и обратно, и с ее красивого лица уходит непонимание, сменяясь испугом. Потом она неестественно поворачивается, выдвинув вперед правое плечо и отведя обе руки влево.
А меня несет:
— Вы отказались от всех, кто вам верил, кого вы учили вам верить! Мы считали себя сильными, потому что нам вбивали это в головы. Мы думали, что сохраняем жизнь, что делаем важное. Как красноречиво вы убеждали меня в этом совсем недавно! Про судьбы людей с осколков, про вашу ответственность за мои мысли, про недопустимость жертв — разве не вы впихивали это все в меня, лишь бы я приняла нового Мастера?! А сейчас вы закрылись, окуклились. Отрезали себя от тех, кто вышел на путь, кого вы — вы! — сами провожали. И делаете вид, будто ни при чем. Вы бросаете без помощи ту, которая боролась за жизнь на чахлом осколке так, как ваш совет никогда и ни за что не боролся! Одна юная и наивная Сатс заставила меня делать то, на что никогда не уговорили бы вы со всей вашей властью! Вы все слабы рядом с ней!
— Инэн! Ты забываешься!
— Нет. Это вы запутались, заврались. У меня руки в земле и пыли, но у вас-то — в грязи! Нечистое дело — говорить, что ты за жизнь и порядок, а втихаря обрекать на смерть или списывать своих же. Ладно, меня хотите изолировать — не буду сопротивляться. Нам не по пути. Но ее-то сохраните! Не пачкайтесь, не жертвуйте Мастером, который на вас надеется и ни о чем не догадывается. Дайте ей вернуться к семье. Пусть она сдаст свои показатели, пусть получит свой статус. Эта девочка заслужила справедливости. Если у вас осталась хоть капля честности, обойдитесь с Сатс справедливо.
— Эта девочка заслуживает того же, что вся ее семья! — заявляет Ала, и ее щеки полыхают злым красным. — Ей здесь не место!
У меня сжимаются кулаки:
— Не так легко лишить ее своего места. Как вы объясните, куда делся самый молодой Мастер, когда с вас спросят?
— Ты всегда ленилась думать, Инэн, — кривится в усмешке та, что знает меня лучше моей матери. — Не придется ничего объяснять. Я пущу слух, что она погибла. Погубишь ты ее по-настоящему или на словах, какая разница? Все поверят, что она погибла. Потому что это же твой Мастер.
Ее подлые слова меня будто на копья поднимают.
— Развалится ваш слух!
— Каким образом? Кто знает, где она? Разве она доберется сюда без тебя?
— Я знаю, где она. Она доберется со мной!
— И на тебя слух найдется, — улыбается Ала.
Я думала, рука у нее отведена странно и неудобно. Но когда моя Старшая наискосок взмахивает правой рукой, а между нами вспыхивает белым кривая линия, до меня доходит: она стояла правильно, а я — дура.
В руке Алы — кастет с тремя длинными шипами. Из шипов струятся блестящие нити, соединяются над ее кулаком, рвутся вверх — и над дорогой раскручивается, освобождаясь, толстый кнут. Искрится, рассыпает иголки. Они прыскают в стороны, впиваются в камни.
Что откажутся слушать, что скажут «Твое место не здесь», что прогонят, наконец, я поняла бы, даже где-то ожидала.
Но чтобы убивать!
От испуга замираю. Все вокруг замедляется, размазывается. Моргаю — подводит зрение, как тогда, на совете в башне.
Из памяти выпрыгивает слух о бывшей когда-то на Первом тюрьме. Все-таки надзиратели… А мы? Они всегда жили среди нас с кнутом в рукаве?
Ала ведет рукой, неуклюже выставив локоть вперед и вверх. Она раскручивает кнут, указывая ему, как повернуться, куда подняться. Он потрескивает недовольно, но слушается. Заплывает ей за спину — и с разгона бросается ко мне.
Изворачиваюсь, падаю на спину. Прямо на обломок арки — ой!
Промахнувшись, искры шипят надо мной. Одна чиркает по уху. Режет, вскрикиваю, но тут же кнут взвивается снова, заполняя небо белым.
Опять белое! Опять больно! Опять вырубит!
В Але все чужое. Рука крутится размашисто — никогда не было таких жестов. Взмах — кнут выпрямляется, рвется ко мне, рассекая воздух.
Сжавшись, бросаюсь вправо. Перерубит она меня! Как дверьми аварийной системы разрежет.
Свист и треск. Отталкиваюсь и качусь в сторону. Рядом взрывается, разлетаются раскаленные куски камней и песок, тут же осыпаются, проникают в дыры куртки, кусают!
Хочу вскочить, вытряхнуть. Но опять хищно свистит — и я едва уклоняюсь, прыгая за один из больших камней.