Вдумчивость его тона запускает ток под кожу. Пожар в теле и тепло в душе. Я всё ещё не могу до конца поверить, что решилась перешагнуть границы запретного. Это непривычно и несвойственно мне, но оно того стоило.
Слова не идут, горло сковывает от избытка эмоций. Порывисто склоняюсь, чтобы выразить то немногое, что вообще поддаётся какому-либо определению поцелуем, но едва обхватываю ладонями лицо Дамира, как раздаётся стук в дверь.
— Дамирка? — голос Анисима вибрирует недоумением. — Приболел, что ли? Ты собирался сегодня спуститься пораньше. Там телефон разрывается.
Я застываю всего лишь на долю мгновения, прежде чем вскочить на ноги и кинуться за ширму, хватая по пути лежащие у ножки стула стриги. Только скрывшись за плотной гардиной, позволяю себе перевести дух. Идиотизм, конечно. С учётом того, что произошло между нами этой ночью надеяться скрыть отношения нелепо, но воспитание не позволяет поступить иначе. Я всё ещё замужняя женщина. Хоть ни о чём не жалею, а всё равно сгораю от неловкости.
Из-за моего убежища хорошо слышно шуршание накрахмаленной простыни, которой мы укрывались. Дамир садится. Тяжело вздыхает, прежде чем отозваться будничным:
— Проспал. Одну минуту, уже иду.
Прижав к груди одежду, вслушиваюсь в торопливую возню, представляя, как он натягивает сброшенные вчера штаны. Давно я так мучительно не краснела.
Секундную тишину ломает скрип дверных петель.
— Что с твоим лицом? Ты уснул на холсте вместо подушки?
— Сам поражаюсь, — слышно как Дамир подавляет зевок. Остаётся лишь восхититься его способности вести себя как ни в чём не бывало, учитывая обстоятельства. Хотя, конечно, мог бы и не утруждаться особо, но снова предпочёл уважить мой выбор.
— Держи, всю плешь мне проел этот твой директор музея. Сколько телефонов есть в доме — каждый оборвал. Сказал перезвонит.
— Спасибо. Накрой пока на стол. Я скоро спущусь.
— Гостью сам пойдёшь звать?
— Угу, — закашливается Дамир.
— Хорошо… ты уж с ней помягче. Тяжело девочке. Ещё Збышек, морда позорная одну, её бросил. Еле прогнал от мастерской…
Раздаётся отчётливый щелчок закрывающейся двери. Разговор продолжается на лестничной площадке и даже при большом желании слов не различить. А посему я пользуюсь моментом, чтобы натянуть на себя одежду и пригладить волосы, попутно пытаясь успокоить колотящееся сердце.
Как только внешний вид становится приемлемым, чтобы, не опасаясь конфуза, юркнуть в гостевой домик, гардина отодвигается, пропуская Дамира. Похоже, занятая своими мыслями, я упустила момент, когда он вернулся в мастерскую.
У меня перехватывает дыхание. Застыв, ищу в выражении спокойного лица упрёк или обиду на мой стремительный побег, но его поза расслабленна, а в глазах безмятежно плещется ультрамарин.
— Иди ко мне.
Заворожено переступаю ногами, пока не оказываюсь достаточно близко, чтобы почувствовать жар жилистого тела. Свитер он так и не надел.
— Тебе разве не пора?
Дамир ухмыляется так, будто это величайшая глупость из когда-либо услышанных.
— Я всё ещё не теряю надежду сделать твоё утро незабываемым, — бормочет он многозначительно, лаская жарким дыханием впадину на шее за ухом.
Стальная хватка на моих бёдрах возвращает мысли к прошлой ночи, разгоняя кровоток желанием. Но как только я тянусь к пуговице на его штанах, за ширмой раздаётся резкая трель телефона. Стрельников издаёт разочарованный стон.
— Мне нужно ответить. Сегодня в музее выставка посвящённая языческой духовности, — спокойствие в его глазах сменяет досада со щедрой примесью пепельного. — Я должен быть там в течение часа, чтобы презентовать гостям свои работы.
— Тогда поторопись, — трусь щекой о часто вздымающуюся грудь, упиваясь реакцией Дамира на мою близость.
— В прошлый раз пришлось задержаться до позднего вечера, — он нехотя убирает руки с моих бёдер, чтобы пробежаться пальцами по волосам. — Ещё бы знать, как заставить себя от тебя оторваться.
— Это же не навсегда, — кусаю изнутри губу, раздумывая не предложить ли свою компанию, но какая-то часть меня признаёт, что будь это удобно Дамир бы и сам не упустил такой возможности. — Телефон всё ещё звонит.
— Перезвонит, — он берёт моё лицо в свои стянутые гуашью ладони. — Пообещай, что дождёшься меня дома и не станешь слоняться одной по городу.