Он сел там же, где и сидел днем, недалеко от неё, но почему-то совсем маленькое расстояние между ними казалось невозможно огромным. Они провели вместе слишком мало времени, а уже столько успело вернуться: ощущения, даже давно забытые привычки, которые приходилось подавлять. Мужчина посмотрел на весьма изменившееся лицо девушки. Ему показалось ужасным, что в её возрасте в уголках глаз появились морщинки, а под глазами неприятные мешки. Она продолжала сидеть неподвижно, словно статуя. И он почему-то подумал, что статуи сами по себе пусты.
— От тебя пахнет сигаретами, — произнесла она.
— Сейчас выветрится.
— Нет, — прошептала она, поворачиваясь к нему. — Это твой запах, он идет тебе. Как у многих мужчин есть свой аромат, у тебя есть табак.
— Никогда не задумывался об этом. Мне покурить еще?
— Не сейчас, потом.
Елена отворачивается, снова направляя взгляд на полную луну, бегая от одной звезды к другой. Небо — её крыша, её опора, безбрежный океан воспоминаний, как жесткий диск, накопитель информации, который безмолвно и преданно хранит все тайны, желания и ошибки, впитывает в себя взлеты, падения и каждую новую смерть. И за эту стойкость она его любила, вся она была в нем.
Деймон почувствовал, что она снова начала отдаляться, закрываться в себе, смотря всего в одну сторону. А эта ночь должна была стать откровением для неё, ответом для него, освобождением для них обоих.
— Не делай этого, — попросил он.
— Не делать чего? — недоуменно переспросила она.
— Ты отдаляешься.
— Всё это так сложно… Я ведь понимаю, что ты ждешь, но не понимаю, зачем.
— Эта ночь не обо мне, она о тебе.
В отдалении послышалась музыка и почти мгновенно исчезла. Елена подумала о проехавшей машине. Ей почему-то все время казалось, что она отдалена от других людей, что их разделяет расстояние какой-то одной узкой извилистой дороги, ведущей прямо к побережью. Думала, что её как можно глубже спрятали от чужих глаз. Оказывается, магистраль совсем и не далеко. Но каким бы не казалось это открытие чудесным, оно не сможет ей помочь. Ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Пока она проводила день в оглушительном одиночестве, представляла, сможет ли сбежать, просчитывала шаги, строила планы. В конечном итоге пришла к явственному факту: она не сбежит, даже если сильно этого захочет. Ей бы силы не хватило, не физической, а моральной. Поэтому магистраль оставалась лишь фактом, а не надеждой.
Отводя взгляд от неба, она подтянула плед чуть выше. Было тепло, временами жарко, но Елена чувствовала исходивший холод, только от чего именно — не знала. Деймон не торопил, он давал возможность подумать, несмотря на то, что у неё на это был целый день. Елена только сейчас действительно осознала, что провела на воздухе почти целые сутки. Медсестра приносила ей сюда поесть, тут же ставила капельницу и отсюда же её увозила, сюда же выходил и доктор, не настаивая вернуться в палату. Весь день был незаметно проведен на балконе в непривычно уютном кресле.
— Посмотри наверх. Видишь? Перед тобой вечность, подарившая тебе частичку себя, а ты этим пренебрегла, отказалась.
— Деймон, неужели ты веришь, что выслушав меня, поможешь? — она ухмыльнулась, пытаясь показать ему, что это глупо.
— Дело не в том, помогу ли я тебе; если ты попросишь, я сделаю это. Ты сама себе можешь помочь, только начни говорить.
Проходят секунды и долгие минуты, прежде чем она снова решает говорить. Сегодня всё было в её власти: эта ночь, эти звезды, время и любые подобранные слова. Она, наконец, была за той гранью, которую никак не решалась переступить из-за преследовавшего её страха сделать что-то неверно.
— Я не хочу тебе врать, тогда это будет убивать меня намного больнее, чем те таблетки. Не перебивай, — сказала она, заметив, что он собирается заговорить. — После того, как ты меня отпустишь, даже если это произойдет нескоро, никогда не смогу обещать, что не повторю эту попытку снова, потому что, скорее всего, я это сделаю. Знаю, через несколько часов ты бы попросишь пообещать, поклясться, ведь это обязывает. А я этого не сделаю.
— Давай посмотрим на эти слова чуть позже, ладно? А пока я хочу слушать тебя, разговаривать и даже упрекать.
Елена снова смотрит на него, с некоторой надеждой. Он сидит рядом, спокойный и, как и днем, все так же немного напряженный. «Он единственный, кому я доверяю. Так почему же я молчу?». Она прикрыла глаза и глубоко вдохнула, стараясь оттянуть разговор. Тишину разрушало море, когда к берегу время от времени с шумом приходили волны побольше остальных. Когда она открыла глаза и посмотрела на горизонт — она видела бескрайний простор. Туда стремились её мысли и её душа.
— У меня всегда было всё, что я пожелаю. Самые новые куклы, необычные игрушки, затем дорогие телефоны, ноутбуки и одежда разных знаменитых брендов. Мечта каждой девочки — жить в свое удовольствие и ни о чем не заботиться, только о себе. За спиной всегда говорили, насколько мне повезло жить ни в чем не отказывая. Временами мне это даже нравилось, но чем старше я становилась, тем больше понимала, что может снаружи я выгляжу опрятно и богато, но зато никто не видел, что происходит по ту сторону завесы. Знаешь, как оно бывает: на сцене одни декорации, роскошь и красивый слог, а за тяжелым и пыльным занавесом бардак, разбросанные повсюду костюмы, разбитые неубранные вазы и грязь, которую никто не хочет убирать. Вот так у меня. Тут было красиво, а там отвратительно.
Ненадолго притихла, задумываясь о чем-то. Пыталась подобрать в голове сложенные фразы, как бы правильно и доступно описать всё, что он хотел услышать. Но мысленно ей было слишком сложно строить предложения, признания, изливать эту исповедь. Получалось всё по ходу и пока ей казалось, что все идет относительно неплохо, однако знала, что это лишь пока. Вроде бы заглядывая обратно в прошлое, думаешь, что все это слишком мелочно для такого поступка. Но когда возвращаешься в настоящее, понимаешь, что все те мелочи слишком тягостны.
— Дома всегда был разлад в семье. Как на поезде, ездили от одной истерики к другой. А в какое-то время это стало настолько привычным для моих родителей, что пустяки уже казались поводом для нового крика, ведь день спокойствия всегда был преддверием сильнейшей грозы. У меня не было примера идеальных отношений, хотя бы наполовину правильных и от этого я перестала брать какие бы то ни было уроки от родственников. Пришел тот период, когда я поняла, что в будущем хочу иметь хоть наполовину нормальный характер и здоровые отношения. Поэтому свое воспитание я предоставила книгам и обществу. Но, все же, отношения дома оставили свой отпечаток, довольно заметный.
— Значит, всё дело в семейных узах?
— Может быть и так, потому что тогда зародились все те качества во мне, что начали меня съедать, как микробы. Благодаря ним я начала считать и, в конечном счете поверила, что бездарная, глупая, тупая, неспособная ни к чему. И я начала искренне себя ненавидеть, хотя как могла, показывала всем обратное. У меня фактически не было друзей, я получала мало поддержки, особенно в сложный подростковый возраст. А споры и неполадки в отношениях с отцом сыграли заключительную роль. Он, может и, не говорил этого вслух, но считал меня бездарностью. Порой это слишком ярко выражалось в его пылком характере.
— А мать?
— Она хоть и не была такой же, как он, все равно не уделяла мне должного внимания. Поэтому, как только я поступила в университет и обзавелась работой, я с радостью съехала, оставив их обоих наедине и предоставив себе желаемую свободу. Первое время приходилось нелегко, но вскоре все начало налаживаться. Только в то время я еще не знала, что проблемы мои только начинаются.