Сизов подал мне рулетку. Я натянул ленту и измерил расстояние от пола у стыка створок двери до заглушки на батарее парового отопления. Оно превышало рост Тани, но ненамного.
Мы провели в парадной около получаса. За это время мимо нас с улицы во двор прошло несколько, в основном пожилых мужчин и женщин. Все они с трудом открывали двери. Мешала их масса и прибитые сверху пружины. «А что, если заглянуть сюда вечером, часиков в семь? — подумал я. — Тогда можно будет увидеть реальную обстановку, в которой погибла Таня». Эта идея показалась мне поначалу заманчивой, но, поразмыслив, я отказался от нее: она, возможно, была неплоха для уточнения некоторых обстоятельств гибели девочки, но нисколько не приближала к установлению и разоблачению убийцы. Здесь в моем распоряжении оставалось только одно средство — очная ставка между Ларисой Николаевной и Тыриной, которая не проводилась, по всей видимости, из-за недоверия к показаниям матери Тани.
Я начал подготовку к очной ставке: предупредил о ней Ларису Николаевну, и не только предупредил, но и посоветовал собраться с мыслями, чтобы она могла четко и убедительно изложить свои показания; послал повестку Тыриной. Оказалось, однако, что Тырина, уволившись из школы, переменила место жительства, оформилась на работу в трест железнодорожных ресторанов и уехала в длительный рейс. Очную ставку пришлось отложить.
В один из дней, которые казались мне потерянными, позвонил Сизов.
— Ваше поручение выполнено, — сказал он. — В тот вечер, когда погибла Таня, полная темнота на улице наступила в девятнадцать часов. Об этом сообщило бюро погоды. Кроме того, допросами установлено, что лампочка над дверью со стороны двора не горела, в филенках двери не было ни одного стекла. Их давно разбили, а отверстия, чтобы сохранить тепло, заделали фанерой.
— Пришлите мне эти документы, — попросил я.
— Хорошо, — ответил Сизов и добавил: — Если еще потребуется помощь, звоните инспектору Бухарову. Он в курсе.
Когда Тырина вернулась из рейса, я снова вызвал ее на очную ставку. Слушая Ларису Николаевну, она то и дело прижимала руки к груди: «Боже мой… Боже мой… Надо же так… надо же!..» Но Лариса Николаевна не обращала на это ни малейшего внимания и, закончив рассказ, твердо заявила, что убийство Тани — дело рук Ты-риной, которая совершила преступление с помощью Кошкиной или подобных ей «алкашей».
Затем я дал слово рвавшейся в бой Тыриной. Глядя в упор на Ларису Николаевну, чуть не рыдая от возмущения, она заговорила скороговоркой:
— Как вам совесть позволяет, как у вас язык поворачивается?! У меня самой двое детей, как же я могу убить чужого ребенка?! Ну, были у нас стычки и что из этого? Пусть даже грозила я вам, о ребенке напоминала. А чем грозила? Убийством? Глупость. Из-за бабских склок ребенка убивать! Говорите, что собирались на меня в ОБХСС сообщить и поэтому я?.. А на самом-то деле сообщили?
Лариса Николаевна сидела, опустив глаза, и молчала.
— Ответьте на этот вопрос, — обратился я к ней.
— Нет, не сообщила… — смущенно ответила она.
— Почему?
— Так… Не захотела связываться…
— Вот видите — не сообщили! — продолжала Тырина. — Так за что же я мстить вам собиралась, а? Вы же ничего плохого мне не сделали… Только попугали… Или вы думаете, что я такая, что и за это могу убить ребенка?! Эх вы! Когда я узнала о смерти вашей дочери, мне стало жаль вас. А вы в это время на стенах моего дома писали, что я убийца! У вас нет и не может быть доказательств, слышите?! Нет и не может быть!!! Что касается Кошкиной, то, насколько я знаю, Конюховой она предъявлялась, но опознана не была. Конюхова сказала, что на могиле Тани видела другую женщину.
Я взял дело, перелистал его и наткнулся на протокол опознания, который раньше почему-то пропустил. Тырина правильно излагала его суть. Потом посмотрел на Ларису Николаевну. Она, прикусив губу, по-прежнему молчала. Только когда Тырина ушла, она задумчиво сказала:
— Может, зря я на нее так, может, она действительно ни при чем… А о том, что Конюхова не опознала Кошкину, я понятия не имела…
— Кто же мог оплакивать Таню?
— Не знаю… На кладбище иногда приходят просто выпить… Если женщина выпила и увидела могилку ребенка, то этого, наверное, было достаточно…
Итогами очной ставки Лариса Николаевна была явно подавлена. Неутешительными оказались они и для меня: план работы шел на убыль, таял, а вместе с ним таяла и надежда добраться до истины.
Мне ничего не оставалось, как заняться более детальным ознакомлением с обстоятельствами гибели Тани.