Покопавшись в сумочке, Козырева протянула мне бумажку.
— Здесь фамилия этой подружки, ее домашний адрес и школа.
Я развернул листок, увидел фамилию Страховой и понял, что отпал еще один очень важный вопрос.
Когда Козырева ушла от меня, я позвонил Бухарову:
— Дорогой, брось все и беги в тот дом, где жила Таня. Немедленно! Надо проверить, была ли оборвана пружина на внутренней двери тамбура к моменту гибели Тани, и установить, когда произошел обрыв.
Не прошло и двух часов, как Бухаров сообщил мне:
— Переговорил с дворником, техником-смотрителем и жильцами первого этажа. Пружина утром была целой. Обрыв обнаружили около семнадцати часов. Новую пружину поставили после гибели Тани.
При следующей встрече с Ларисой Николаевной я вместе с ней проанализировал полученные в результате доследования материалы и объявил, что на этот раз следствие будет не приостановлено, а прекращено с одновременным прекращением розыска «преступника».
— Человек, который ударил Таню дверью, не предполагал и не мог предполагать, что для того, чтобы открыть ее, больших усилий не нужно. Поэтому он толкнул ее, как толкал тогда, когда на ней была пружина, сбил Таню с ног и, не заметив, как она падает, проскочил дальше. Вот почему все усилия милиции по его розыску оказались безрезультатными. Иначе и быть не могло.
Лариса Николаевна приняла это сообщение спокойно.
— Поймите меня, — сказала она, — мне не давала покоя мысль, что Таня убита, а убийца гуляет на свободе… Как же быть теперь с Тыриной?
— Попросите у нее прощения, — посоветовал я. — И как можно быстрее…
Нинель
Наталья Петровна Булгакова, наш старейший и уважаемый следователь, целый год добивалась перевода в прокуратуру района, в котором жила: поближе к дому. Наконец ее просьбу удовлетворили. Мы тепло попрощались с ней, а на следующий день прокурор распределил между нами незаконченные ею дела. Меня он почему-то пожалел и дал только одно — об оставлении в беспомощном состоянии двухмесячного ребенка.
Раньше мне таких дел держать в руках не приходилось. Любопытства ради я открыл обложку и на первом листе увидел большую фотокарточку, с которой на меня смотрели два темных, широко раскрытых глаза. Взгляд их был не по-детски осмысленным, удивленным, тревожным, зовущим, и если бы над этими глазами я не заметил вышитый чепчик, а под ними — соску-пустышку с кольцом, то никогда бы не подумал, что на фотографии запечатлен младенец. Дело заинтересовало меня, я стал читать его и вскоре узнал, что год тому назад, 12 августа, в шесть часов утра, этого младенца нашла Прасковья Сергеевна Кашина, пенсионерка, бывшая подсобница с фабрики «Скороход», вдова.
Вот что рассказала тогда Прасковья Сергеевна следователю: «Я живу на Лиговке, недалеко от Обводного канала, занимаю комнату в коммунальной квартире на третьем этаже. В то утро я вышла на лестничную площадку, чтобы выбросить мусор, и услышала плач ребенка. Стала спускаться и вижу — ребеночек этот лежит, завернутый в одеяльце, на подоконнике, между третьим и вторым этажами, а поблизости никого нет. Я подумала, что мать куда-то отлучилась, сейчас придет. Стою пять минут, десять, пятнадцать… Ребенок все плачет, надрывно так. Потом чихать стал. Я развернула его, потрогала — весь мокрый. Заглянула в пакеты из целлофана, что рядом лежали, а там рожки с прикормом и много пеленок. Зачем? Не по себе мне стало. Что, думаю, делать? Закутала я ребенка, спустилась на второй этаж и позвонила Наташе Лозинской. У нее трое своих, мал мала меньше. Она как увидела меня в дверях, так и остолбенела, слова вымолвить не может. Я ей говорю: так, мол, и так, кто-то ребенка оставил. Мокрый, плачет, чихает. Наташа схватила его — и в комнату, а я за пакетами поднялась. Вернулась — дите на столе, голенькое, ручками-ножками сучит… Девочка. Подмыли ее, перепеленали, дали рожок с молоком. Она поела и уснула. А мы задумались: кто бы мог быть ее матерью? Всех женщин нашего дома перебрали, каждую минуту на лестницу выглядывали: может, кто вернулся за ребенком? Там никого не было. Стали рассматривать пакеты. Двадцать восемь пеленок, пододеяльник, распашонка, чепчик, косынка. Это помимо того, что на ребенке. И еще четыре рожка с прикормом, один с чаем. Решили вызвать милицию. Спустилась я к автомату, позвонила. Они приехали быстро, составили акт, забрали ребенка и сказали, что отвезут его в детскую больницу. А я пошла к себе, написала объявление, на случай, если кто-нибудь придет за ним, и приколола к подоконнику. Только никто так и не появился».