— Не отвлекайся, это тебя не касается, делай уроки, — сказала женщина белокурому мальчишке лет восьми, сидевшему возле окна за письменным столом. Тот уткнулся в тетрадь.
Не дожидаясь, пока хозяйка предложит мне сесть, я отодвинул от обеденного стола один из стульев и опустился на него:
— Давайте знакомиться. Как вас зовут?
— Нора…
— А точнее?
— Элеонора Степановна.
— Меня зовут Дмитрий Михайлович.
Я рассказал ей о цели своего визита. Элеонора Степановна внимательно, покусывая губы, выслушала меня и, когда настала ее очередь, спокойно ответила:
— Чепуха. Так и запишите. Пусть болтают что хотят. Я ничего не знаю. Слышала только, что обокрали соседку, а кто обокрал — понятия не имею и ни с кем об этом не говорила. Приведите мне того человека, я ему в глаза плюну…
Мальчишка перестал писать и искоса посмотрел на мать. Элеонора Степановна заметила это.
— Я тебе что сказала?! Повернись и делай уроки! Некрасиво подслушивать чужой разговор! — раздраженно крикнула она сыну и уже для меня добавила — Мы мешаем ему… Поверьте, если бы я знала что-нибудь, то не стала бы скрывать от вас.
Ее слова звучали довольно убедительно. Я даже засомневался: не наговаривает ли на нее жиличка с первого этажа? Простившись с Элеонорой Степановной, я спустился к ней. Нет, эта женщина стояла на своем. «Зачем мне все это придумывать? Если бы у нас отношения были плохие, другое дело», — говорила она, и с ее доводами тоже трудно было не согласиться.
Проведение очной ставки между ними я решил отложить и уехал в гостиницу.
Днем я снова отправился в поселок. Надежда на то, что мне удастся найти человека, который поможет разобраться в случившемся, не покидала меня. Я посетил жилконтору, побеседовал с ее работниками, сам обошел несколько квартир и, не узнав ничего интересного, пошел было к автобусной остановке. Но у самого выхода со двора мое внимание привлек мальчишка, тащивший от сараев санки с дровами. Я присмотрелся и узнал в нем сына Элеоноры Степановны. Поравнявшись со мной, он сдвинул на затылок шапку-ушанку:
— Здравствуйте!
— Здравствуй, — ответил я. — Ты почему не в школе?
— Я уже пришел.
— А дрова куда везешь?
— Домой, ванну топить. Вечером мыться будем…
— Не тяжело?
— Не е…
— Как тебя зовут?
— Венька, а что?
— Да так, Венька, ничего. Хочу спросить тебя кое о чем.
Венька поднял на меня свои ясные серые глаза, зашмыгал не по-зимнему веснушчатым носом.
— Вы все курите? — неожиданно спросил он.
— Курю.
— Курить вредно…
— Кто сказал?
Венька не думал ни секунды:
— Ленин.
— Значит, так оно и есть…
— Тогда зачем курите?
— Как бы тебе объяснить? На душе неспокойно…
— Все о работе думаете?
— Да. И не только о ней… Не могу, например, понять, почему твоя мама не любит Серафиму Ивановну.
— Чего тут непонятного? Мамка выбрасывает в мусорное ведро колбасу и хлеб, а Серафима Ивановна ругается.
— А тебе Серафима Ивановна нравится?
— Ничего старушка. Сколько раз пускала к себе, когда ключ забывал дома, поесть давала.
— Тебе ее жалко?
— Конечно…
— Кто же мог ее обидеть?
Венька потупился, прикидывая что-то в уме, поправил дрова на санях, вытер нос рукавицей и, снова задрав голову, посмотрел мне прямо в глаза:
— Мамке не скажете?
— Нет.
— Тогда слушайте. Я гулял во дворе. Ребят не было. Вдруг из нашей парадной выходят два чужих парня в черных шапках, фуфайках, брюках и в сапогах. Только головы у них белые, стриженые, и шеи.
— А в лицо ты их видел?
— Не-а.
— Что было дальше?
— Они пошли со двора, быстро так. Один нес в руке чемодан. Цвет, ну, вроде как у чернил, только светлей.
— Сиреневый?
— Точно, сиреневый. Другой под мышкой пальто нес…
— Почему ты думаешь, что пальто?
— Воротник болтался…
— Еще что-нибудь запомнил?
— На чемодане какие-то буквы были.
— Ты кому-нибудь рассказывал об этом?
— Мамке, больше некому.
— А отец у тебя есть?
— Есть. В другом городе живет.
— И что же мамка?
— Молчи, говорит. Не твое дело.
— Почему же ты мне рассказал?
— Как почему? Они же Серафиму Ивановну обворовали…
Я взглянул на часы. Было ровно 17.00. Рабочий день на комбинате кончался в 18.00.
— Вот что, Венька, — сказал я мальчишке, — ты чемодан сможешь узнать?