Солдатенкова по-прежнему молчала. Я решил ускорить развитие событий, вытащил из-под стола сверток с вещественными доказательствами и начал его разворачивать: «Ничего, сейчас заговоришь!» Старуха заерзала на стуле, на ее лице появилась и тут же исчезла виноватая улыбка, глаза вдруг стали стеклянными, голова упала на грудь, а тело обмякло. Я испугался, схватил Солдатенкову за плечи, чтобы удержать от падения, и в этот момент в кабинет заглянул один из сослуживцев Каткова. Оценив обстановку, он сбегал за нашатырем, вызвал «скорую», открыл окно. Через несколько секунд Солдатенкова пришла в себя.
— Извините… Я доставила вам беспокойство, — едва слышно сказала она. — Не ожидала, что схватит здесь…
Потом появился врач. Он оказал ей необходимую помощь и объявил:
— Нужно госпитализировать…
Я не знал, что ему ответить: все мои планы рушились, мне казалось, что сйасти их у戥не удастся. Видя мое замешательство, врач подошел к телефонному аппарату и стал вызывать санитарный транспорт. Старуха поначалу отнеслась к этому безразлично, но вскоре сочувственно, да, именно сочувственно, посмотрела на меня и сказала нам обоим:
— Не надо… Бесполезно… Отпустите домой… отдышусь немного… там видно будет…
Когда Солдатенкова ушла, я приступил к осмотру пальтишек. Их вид показался мне странным: из черного, грубого материала, во многих местах потертые, с непомерно большими пуговицами, нашитыми на заштопанные петли, они никак не походили на вещи, которые могли стать предметом купли-продажи.
— Сделаны из перелицованного старья, — сказала одна из присутствовавших при осмотре женщин, — и к тому же человеком, никогда не занимавшимся шитьем. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь купил такое пальто для ребенка…
Протокол осмотра вещественных доказательств получился длинным и нудным. Зачитывая его понятым, я думал о том, что расследование помимо моей воли пошло совсем в ином, непредвиденном направлении, что, не будь дела, я, наверное, не стал бы тратить бумагу на описание всего этого убожества, вернул бы старухе тряпки и извинился перед ней.
Вместе с тем я знал: жалость — плохой советчик, а первые впечатления — не основа для каких-либо выводов. Ведь не мог же Катков, с его опытом, допустить ошибку! Значит, надо копнуть поглубже. Старуха, возможно, занималась шитьем и раньше, и не исключено, что она не такая уж бедная, какой представляется. Не сделать ли у нее перед повторным допросом обыск? Машинку-то все равно надо изымать…
Вечером я получил санкцию у прокурора, а с началом рабочего дня поехал на Лиговку, где жила Солдатенкова.
К моему появлению она отнеслась спокойно, пригласила вместе с понятыми в комнату и, прочитав постановление, сказала:
— Пожалуйста, обыскивайте…
Я разъяснил присутствовавшим их права и обязанности и осмотрелся. В центре комнаты стоял покрытый клеенкой стол с четырьмя венскими стульями, к правой стене примыкала железная кровать, застланная старым солдатским одеялом, а к левой — тумбочка с посудой, старомодный платяной шкаф и табуретка, на которой я сразу заметил потемневшую от времени зингеровскую швейную машинку.
— Прошу выдать деньги и ценности, материал, крой, готовые изделия! — потребовал я.
Солдатенкова подошла к двери, подняла с пола сумку, ту самую, с которой была на допросе, достала из нее довольно пухлый кошелек и вытряхнула на стол его содержимое: связку ключей и два рубля с мелочью…
— Все мои сбережения, — не без иронии заявила она. — Если нужно, берите…
Понятые, сосредоточенно наблюдавшие за моими действиями, переглянулись.
— Сядьте у окна и не отходите от него, пока не закончится обыск, — сказал я старухе и двинулся вдоль левой стены.
Я осмотрел стол с посудой, заглянул в платяной шкаф. В нем на перекладине висели: зеленый прорезиненный плащ, поношенное демисезонное пальто, старенькая шерстяная кофта, две юбки и платье. Внизу, в ящи*ке, лежали стопки пожелтевших от времени простыней, наволочек и нательного белья, а под ними — допотопный сплюснутый ридикюль с документами.
Роясь в шкафу, я периодически поглядывал на Солда-тенкову. Неприятная процедура обыска как будто не трогала ее. Она сидела, сложив руки на коленях, опустив голову, и думала о чем-то своем.
Я осмотрел паяную-перепаяную машинку, а из-под табуретки, на которой она стояла, вытащил узел. В нем оказались обрезки сукна, приклада, отпоротые карманы и воротники.