Надо сказать, что иногда, довольно нечасто, старшина менял порядок, и разрешал начинать движение с левого, «низкорослого» фланга.
Так было и сегодня.
Трошкин, стоящий где-то посередине строя, «старт» взял удачно и уже на первых метрах обошёл отчаянно несущегося Бутусика.
Приближался первый опасный участок - входная дверь. Петя отлично помнил свой вчерашний спор с косяком на тему «Кто упрямее?» Тогда курсант проспорил, но сейчас он был полон решимости. Поддав скорости, он нагнал пару «гонщиков» бегущих плечо к плечу. «Погибать, так с музыкой!» - подумал Трошкин и, закрыв глаза, ринулся между ними.
Конкуренты остались позади. «Жив! - мелькнуло в Петином сознании. - Только не расслабляться, ещё немного!»
На лестнице Трошкину пришлось повозиться, отцепляя от ремня сопротивляющегося неугомонного Бутусика.
Выскочив из-за угла и чуть не сбив зазевавшуюся повариху, которая, словно регулировщик, махала перед несущимися курсантами половником, Трошкин вылетел на финишную прямую. Раздача приближалась со скоростью гоночного автомобиля. Схватив на ходу чистую тарелку, Петя с разбега оттолкнулся от Бутусика и, не успев осознать, откуда тот здесь взялся, оказался с протянутой посудой чуть ли не верхом на Жоре Половом, который возвышался над орущей и отчаянно лязгающей зубами массой.
Раздатчица просто так сдаваться не хотела. Она самозабвенно размахивала половником, отбиваясь от тарелок, причём часть его содержимого при этом всё-таки оседала в них.
Через десять минут счастливый Трошкин, прижимая к груди тарелку с добытой провизией, вынырнул в районе стола, где всё тот же неунывающий Лёша Бутусик уже допивал чай из побитой железной кружки, мурлыкая себе под нос песенку «Я на солнышке лежу...»
- Встать! Выходи строиться!
Команда прозвучала, словно удар ниже пояса. Трошкин удивлённо посмотрел на командира, затем перевёл взгляд на часы. До развода оставалось всего семь минут. Петя с сожалением посмотрел на недоеденную перловую кашу, чертыхнулся и, схватив бутерброд с маслом, побежал за товарищами строиться на улице.
...Пробовал ли кто-нибудь из вас отсидеть три «пары», то есть, почти пять астрономических часов, на занятиях в аудитории. И не просто просидеть, а пытаться слушать преподавателя, который, словно удав кроликов, гипнотизировал слушателей, внушая им своим убаюкивающим голосом одну лишь, мягкую, как подушка, мысль: «Спа-а-ать!»?
Кто знает, что это такое, тот поймёт, как трудно приходилось бороться Трошкину и остальным курсантам с превосходящим противником под названием «сон».
К концу третьей пары со стороны Петя представлял собой сгорбленную над конспектом фигуру. Его голова плавными кивками всё ниже и ниже опускалась над давно уже нечленораздельными записями в конспекте. Вздрогнув, она возвращалась в исходное положение, когда из протестующего петиного, а может и соседского живота, доносился очередной душераздирающий звук перевариваемой перловой каши. Лектор давно уже обратил внимание на эти, сбивающие его с мысли шумы. Он хотел уж было запеленговать их источник, но опоздал, так как последняя «пара» закончилась.
Не будем подробно описывать, как выходили мятые ото сна курсанты из учебного корпуса. Не будем рисовать картину баталий в столовой за право побыстрее урвать положенную по закону пайку. Не станем подробно останавливаться и на таком знаменательном событии, как баня, ибо, что хорошего можно сказать о данном заведении, рассчитанном на тридцать-сорок человек, в которое запихнули все сто-сто двадцать. Где, вместо горячей воды из душа струилась еле тёплая и, где на одно чумазое отделение приходилась всего одна мочалка и два куска мыла.
Всё это было сейчас для первокурсников вполне нормальным явлением. Ведь ещё недавно они жили в поле, спали в мокрых палатках и вдыхали запах дымовых шашек. И пройдёт немало времени, прежде чем все эти впечатления и привычки изгладятся, а на их место придут новые, навеянные цивилизацией училищных стен.
Этот день закончился мирно и степенно. Он скончался тихо, не обременяя курсантов новыми непредвиденными происшествиями и внезапно поступившими вводными.
Ничто не нарушало размеренного бега жизни.
Всё вставало на свои места.
* * *
Жизнь, набирая обороты, постепенно входила в нужную колею... Несколько дней, прошедшие с момента возвращения одичавших и отощавших курсантов с полигона, в какой-то мере сгладили в головах молодого пополнения те заусеницы, что оставили взрывающиеся под ногами взрывпакеты, ночные тревоги с многокилометровыми марш-бросками, стрельба в невидимого врага, а также рытьё ненужных окопов всевозможных профилей и размеров. И хотя мозоли на ногах, руках, животе и других самых неожиданных участках тела, известных лишь одному прапорщику-фельдшеру, всё ещё давали о себе знать. И хотя глаза пока ещё глядели взглядом мыши, попавшей в мышеловку, всё-таки люди приходили в себя. И всё реже и реже вскакивал ночью, задремавший дежурный по роте от истерического крика, забывшегося тяжёлым сном курсанта. И всё реже, придя в столовую, мелькала в голове мысль: «А где же котелок?»