На следующий день Петя почти избавился от тяготящего чувства ненужности, а ощущение неполноценности притупилось постоянно мелькающей мыслью: «Это случайно! Это случайно!..»
Он, что есть силы, старался выбросить из головы тот факт, что через каких-нибудь пять дней его взвод заступит в первый свой караул, а он останется в резерве. Но нет-нет, да и поднималась из глубин сознания напоминание об этом печальном обстоятельстве, и в такие моменты Трошкин чувствовал себя препогано.
...Спустя несколько месяцев, когда после очередного скандала с командиром, сообщавшем вдруг, что Трошкин должен заступить в караул с другим взводом вместо «закосившего» внезапно курсанта «Пупкина», Петя неизменно думал об этом злосчастном вечере. Он с грустью, а иногда и с улыбкой вспоминал тот день, когда факт назначения его резервным в караул вызвал у него реакцию средневекового крестьянина, отлучённого от церкви. Теперь это казалось ему диким проявлением мальчишества. Он твёрдо верил, что, если Шмаляйло вдруг стукнет в голову (чего, к сожалению, не случалось), и он запишет его в резерв, то Петя на него обижаться совсем не будет и, даже при случае, чертыхнётся в его сторону на пару раз меньше. Но этого почему-то не происходило. Спустя месяцы, слово «караул» и слово «романтика» уже не отождествлялись его серым веществом, как это было раньше. Они стали такими же разными, как понятия «отбой» и «подъем».
Но это будет потом, а пока...
...За окном было темно. Жёлтый безликий свет фонарей вырезал тусклые круги на асфальте перед казармой, а сильный, порывистый ветер качал голые ветви деревьев, отбивая всякое желание появляться на улице.
Был обычный осенний вечер, когда гул самоподготовки и лязг ложек в столовой стих и затерялся где-то на время, чтобы завтра снова оглушить курсантов своей многоголосой, разнотонной какофонией.
Был тот спокойный вечер, когда казарма впадала в дрёму, и нигде не задействованный личный состав слонялся по подразделению от «бытовки» до телевизора и наоборот. Ответственный офицер сидел в канцелярии и с нетерпением ждал вечерней поверки, чтобы с чувством глубокого удовлетворения доложить дежурному по училищу о наличии людей и умчаться на крыльях любви к молодой жене и вкусному ужину.
Петя Трошкин завалился на свою кровать, чтобы, глядя в окно, подумать о чём-нибудь приятном и спокойном или просто помечтать. Словом, отключиться от всех житейских проблем и неприятностей. Но Шмаляйло быстро разорвал призрачную нить Петиного спокойствия.
- Трошкин, заступаешь вместо Незачаева на четвёртый... - сказал он, глядя на Петю сверху вниз, - и с кровати встань! Прослужил что ли много?
...Настоящая подготовка началась за день до заступления. Точнее подготовка закончилась, а началась проверка знаний и готовности к несению службы. В классе подготовки караула было душно и тесно. Трошкин сидел, зажатый между товарищами по оружию, и с интересом наблюдал, как Витя Кошелёвский пытался доказать старшине свои неисчерпаемые познания Устава.
- Дальше! - в очередной раз потребовал сержант.
- Если преступник...
- Нарушитель.
- Если нарушитель не останавливается, - мялся Витя, - часовой делает предупредительный выстрел.
- В лоб?
- Нет.
- А куда?
- Вверх.
- Та-а-ак! Дальше.
- Если и это не помогло... - Витя задумался, - если так, то часовой применяет по нему автомат...
- А пистолет?
- Что пистолет?
- Ну, пистолет он может применить? Или гранатой его шандарахнуть?
- Нет.
- Так, хорошо-о! Последний вопрос, на сообразительность: что обязан делать часовой в случае явного нападения на него или на охраняемый им объект?
Шмаляйло уставился на Кошелёвского.
- Стрелять! - обрадовался тот.
- Куда стрелять? - не унимался сержант.
- Как куда? - не понял Витя. - В нападающих.
- Мда, здесь, по-моему, всё ясно. А что думает по этому поводу товарищ Трошкин?
От неожиданности Петя вздрогнул, но сразу сообразил, что от него требовали. Он вскочил и поправил ремень.
- Караульный четвёртого поста, третьей смены курсант Трошкин, - как положено, представился он. - В данном случае часовой обязан применять оружие без предупреждения.
- О! - сказал Шмаляйло. - Правильно!
И, обращаясь к Кошелёвскому, добавил:
- Одним словом, смотри, стрелок, если завтра тебя снимут с развода, излияний нежных чувств от меня не жди, будешь учить Устав на «тумбочке»! Садись.
Он повернулся к Трошкину:
- Ты вместо Незачаева? Так-так, ну, тогда расскажи мне, что находится у тебя под охраной.
Петя без запинки оттараторил табель поста, который вызубрил, как стишок на урок литературы.
Шмаляйло довольно хмыкнул: