- Эх, мне бы сейчас рогатку! - мечтательно произнёс Коля Ватруха, пренебрежительно глядя на болтающийся, на груди автомат.
- Я бы их...
После выходки с Зондером, Ватруха попритих, но не сдался.
Нет-нет, да и срывалась какая-нибудь шутка в адрес товарища, или хлопал глазами очередной брат по оружию, разыгранный непревзойдённым Колей. Никто не обижался. Его уважали, ведь он был большой и добрый. А избыточный вес, которым наградила парня природа и неудержимая страсть к маминой кухне, вовсе не становились объектом для выпадов таких же, как он, острословов. Не смотря на свои большие килограммы, Николай обладал такой прыткостью, что мог в считанные секунды догнать любого обидчика и доходчиво объяснить ему, что нехорошо надсмехаться над человеком с нестандартной комплекцией. Колю в первые же дни назвали "Сдобным", и это прозвище настолько осело в обиходе, что, спустя некоторое время, даже командиры объявляли внеочередной наряд не Николаю Ватрухе, а курсанту Сдобному.
...Зондер перешёл "в галоп", а вместе с ним затрусил по пыльной дороге и весь, почти лишённый сил, отряд. Степи не было видно конца. Вера в то, что можно когда-нибудь куда-нибудь дойти, таяла, как снег в Сахаре, в июле месяце.
- О чём задумался, Чайник? - на бегу толкнул стволом автомата Лёша Бутусик бегущего рядом Ивана Незачаева. - Опять об учебе, небось...
Эти два выдающихся представителя всё того же первого отделения, относились к тому типу людей, которые, в силу каких-либо причин, делали всё не так, как надо, да ещё и с нервирующей окружающих медлительностью. Если нужно было встать в строй по подъёму, то предпоследним это делал Незачаев. С невинным видом и одетым наизнанку кителем, он изо всех сил старался успеть, но вдруг терял где-то свой ремень, а, найдя его, спохватывался, что забыл вчера в столовой пилотку.
Сразу за ним в строй прибывал отдувающийся и пыхтящий, как маленький паровозик, Лёша Бутусик. Выпятив нижнюю губу, он рассеянно смотрел на одетые, на разные ноги, сапоги и никак не мог понять, за что его ругает старшина.
Одним словом, оба они были теми, кого в суровом мужском коллективе называют коротко и просто - "тормоз".
Но была между ними и разница. Если спокойному, похожему на дьячка, Ване говорили:
- Ну и тормоз же ты, Незачай!..
Он только рассеянно отвечал:
- Ну и ладно, что же я поделаю?
Иван тянулся к учёбе. День и ночь, в столовой, в парикмахерской, в бане его можно было увидеть с учебником. Каждую самоподготовку он самоотверженно гнул спину над конспектами, пытаясь разобраться в пройденном материале и доставая окружающих всевозможными вопросами и задачами. Но, несмотря на это, учёба у него шла еле-еле, и, не взирая на его титанический труд, в графе "Незачаев" в журнале успеваемости тёрлись друг об друга жиденькие троечки.
С Бутусиком всё было по-другому. Он никак не хотел соглашаться с мыслью, что во многом отстаёт от товарищей. И, если Тузик (как прозвали его товарищи) и считал кого-нибудь "тормознутым", то только не себя.
Тем не менее, наряды, полученные за всяческие проявления нерасторопности, скапливались в Лёшином активе, нисколько не обременяя своим грузом его жизнь.
...Над раскаленной степью раздавалось стрекотание кузнечиков и мерное, в такт шагам, бряцание оружия и снаряжения. Вдруг новый, инородный звук начал вплетаться в эту шумовую гамму. Он зародился в голове колонны, постепенно креп и рос, и скоро над степью, над строем разливался молодой, чуть с хрипотцой, но правильно поставленный голос. Превозмогая отдышку и усталость, он пел:
...Тянет плечи к земле вещмешок,
Шлем стальной налезает на очи,
Взвод бежит первый свой марш-бросок,
Только бегать, уже нету мочи...
Усталые лица озарила улыбка: "Есть ещё богатыри среди нас, мы ещё покажем этому извергу, что мы чего-то стоим..."
По мере того, как песня продолжалась, люди чувствовали новый прилив сил, и, когда неизвестный певец пропел:
Снова в гору подъем, тяжко очень!
Снова мысль: "Всё, теперь не дойду..."
"Ещё долго бежать, между прочим", -
Бросил нам командир на ходу...
Десяток пересохших глоток подхватили припев:
Учащается пульс и дыхание,
Пропитал пот солёный хэбэ,
Только наш командир - ноль внимания,
Это, брат, не гражданка тебе...
Песня захлебнулась в топоте ног, так как Зондер снова решил пробежаться.
Отважный запевала, курсант первого отделения Степа Бардин родился, как он утверждал, с гитарой в руках. До трёх лет, он, ещё не научившись, как следует разговаривать, умел уже играть на гитаре всё, от "кузнечика" до концерта «фа-мажор с оркестром» Ференца Листа.