− Убью! – Жора кинулся на Славика с кулаками.
− Стой! – закричал на него Краснобаев. Удивительно, но это подействовало. Гаспарян стал, как вкопанный. Славик продолжил. − А месяц назад у географички деньги кто-то спёр и матами всю доску исписал, а она потом без разбора всем своим классам двойки понаставила? Тоже Жорина работа – он хачам с рынка кучу бабла в нарды проиграл, надо было отдавать, вот он и украл!
В толпе раздался недовольный ропот. Глаза Славика сверкали безумным огнём: всё, что он только что сказал насчёт кражи и долгов, он придумал на ходу, но вся прелесть заключалась в том, что ему верили! И что бы ни кричал Жора, как бы ни тряс пудовыми кулаками, толпа злилась на него за подлость и потешалась над его слабостью и растерянностью. Славик знал, кто похитил деньги – вор стоял в толпе и громче всех кричал, что Жора − жлоб и крыса, обеспечивая себе прикрытие.
− И этого человека вы уважаете? Да пошел он на хер, он же последнее чмо! Петух гамбургский! − голос Славика перешел на ор, и толпа зашумела. – Он претворяется крутым и сильным, а на деле не знает, как обращаться с собственной девчонкой, не отвечает за свои слова и беспрестанно пи...т! Даже сейчас он скалит свои зубки от злости, но если бы вы заглянули внутрь, за все эти мышцы и десять слоев жира, вы увидели бы, как сильно он боится! Боится каждого из вас.
Смешки вокруг раздавались всё чаще и громче, и у Жоры сдали нервы. Не успел Славик произнести следующую фразу, как Гаспарян с невиданной для его комплекции ловкостью подскочил к нему, схватил за грудки и замахнулся огромным кулаком для удара. Толпа азартно заулюлюкала.
− Тронешь меня… хана тебе! – пискнул Славик.
− Чего-о?! – оторопел Гаспарян.
− Хана тебе, говорю, − проговорил он чуть громче, чувствуя как крепнет его голос. − Через двадцать минут будешь сидеть в отделении у ментов. Про всё им расскажешь − и про избиение, и про окно, и про кражу.
− Да херня это всё, я не крал!
− Ты не докажешь ничего. Все на тебя укажут. Все. А потом тебя отчислят из школы и посадят в тюрьму. А братки в тюрьме уж позаботятся, чтобы твоя жирная задница не скучала без дела.
− Врёшь, сука! − дрогнувшим голосом произнес Жора.
− Вру. Всё вру! − заулыбался Краснобаев. Зелёные глаза впивались так глубоко и больно, что Жоре казалось, что не он держит Славика за грудки, а наоборот. – А ты рискни, проверь. Ссышь, да?
Вся гамма чувств смешалась на глупом лице Гаспаряна. Толпа, жадная до крови, галдела и кричала на все лады «Врешь ему!», «Выбей челюсть!», «Мочи этого хлюпика!». Могучему кулаку требовалось меньше секунды, чтобы преодолеть расстояние до лица, раздробить нос, разорвать капилляры в глазу и под ним, выбить пару зубов, заставить мозг, как густой кисель в кастрюльке, которую встряхнули, болтаться туда-сюда, стукаясь о стенки черепа…
Но мясистые пальцы на груди нехотя разжались. И тут что-то произошло. Я словно родился заново. Никогда ещё мне не дышалось так легко, как тогда.
Не представляю, что может быть прекраснее этого чувства свободы. Может быть, любовь?
Быстро подняв с земли портфель и даже не отряхнув его от пыли, угрюмый Гаспарян неуклюже зашагал прочь, сквозь расступающуюся толпу. Кто-то из зрителей разочарованно мычал, кто-то злорадно хихикал. Почти никто ничего не понял, все знали одно: Краснобаев победил.
Уже не Краснобаев.
Златоустов.
Глава III. Другой мир
От прошедшего дождя на улице было мозгло. Пыль, выхлопы проносящихся машин, дым, апатично ползущий из трубы кирпичного завода, и даже чей-то зябкий чих – всё пропало, всё прибило к земле холодными, колючими, как иглы, каплями. Воздух был умыт − в отличие от земли. Она после дождя стала напоминать огромное зеркало, слегка присыпанное слоем почвы: тут и там виднелись небольшие круглые островки мутной зеркальной глади, в которых отражались гонимые ветром облака. Прыгая с бугорка на бугорок, стараясь не наступать в лужи, Саша шагала к дому подруги Алисы. Глаза девушки ещё хранили преступные следы слёз, из груди ещё вырывались редкие всхлипы и руки чуть тряслись, но в целом, Саша была спокойна.
Он меня и не любил никогда, наверное, − думала она. – Просто надоело время на меня тратить, вот и признался. Поленился что-нибудь позаковыристее придумать. … А может и любил… Иначе зачем ему было говорить про новую девушку? Встречался бы с ней дальше, и со мной бы общался, врал в три короба…