Нет, видно, он все же любил меня − в самом начале. А потом решил, что овчинка выделки не стоит − вокруг море таких девчонок, как я. Любить, как раньше уже не было сил, а врать не хотелось. Вот и поставил все точки над i. Наверное...
Как просто. От любви до ненависти один шаг, а от любви до равнодушия − и того меньше. Как больно ощущать, как в тебе догорают последние угли большого костра, жара которого, казалось, было достаточно, чтобы согреть весь мир! Но ушат холодной воды − и костер жалобно шипит, пуская облака пара, отбрасывая последние искры в надежде перекинуться на… на стоящее недалеко дерево или даже на самого затушившего! Тщетно.
Как обидно знать, что все эти прекрасные чувства, «чистейшая квинтэссенция любви, не замутненная примесями низменной, материальной действительности», как она это называла, всего лишь однобокие грёзы влюбленной в бесплотный дух девчонки и вялая игра какого-то заскучавшего студента! «Давай останемся друзьями!» Как могут остаться друзьями обманщик и жертва обмана? Как могут вот так запросто зажить нанесенные раны?
Под самым потолком дождевых туч, тихо жужжа, пролетел кукурузник. И это после такого ливня? Засмотревшись на чёрный крестик в небе, Снежина ухнула в лужу, забрызгав липкой грязью почти новые джинсы.
− Зашибись! − зло прошептала она, после чего достала из кармана платок и, поплевав на него, попыталась оттереть прилипшую грязь. Разумеется, ничего не вышло. Настроение было добито окончательно, но возвращаться в добровольный плен родных стен Саша не собиралась. К подругам, так к подругам!
Сельские улицы были пустынны. На часах было то самое время, когда дневные обитатели Болотина − старики-пенсионеры, работяги и малышня − сидели по домам, а ночные − разномастная молодежь, люмпены, наркоманы, проститутки, гопники – ещё не выползли из своих логовищ, опасаясь солнечного света. Саша скорее относила себя к «ночным» созданиям и любила гулять с подругами допоздна. Обычно строгий отец здесь предоставлял дочери относительную свободу. «Когда фундамент дома заложен, можно не опасаться, что снесёт крышу», − говорил он.
Ветер свободно гулял по пустым улицам, и Снежина издалека увидела одиноко бредущую фигурку в чёрном. Это была Лида Козлова – неформалка, подцепившая «готический вирус» у городских. Низенькая полноватая девчонка с проколотой бровью и крашеными в иссиня-чёрный волосами ползла, как капля по стеклу, обтекая лужи и ямы, не видя ничего вокруг себя. Чёрная тушь на глазах у неё размазалась: видимо, Лида снова плакала. В последнее время этой девочке часто приходилось плакать.
Саша слышала много историй об этом странном существе – каждый раз от новых людей, с новыми подробностями. К слухам девушка всегда относилась скептически − нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть − поэтому остерегалась ставить окончательный диагноз. Они с Козловой общались от силы раза три, хоть и учились на одной параллели.
Непривлекательной и неинтересной Лиде всегда хотелось выделиться, и мода на размалёванные стаи ей в этом помогла. Став неформалкой, Козлова привлекла внимание, но популярнее не стала. На неё бросали косые взгляды, иногда едко подкалывали в разговорах, подшучивали за спиной, но по началу особо не доставали – к одной только внешности придираться было скучно. До одиннадцатого класса с мальчиками Лида не встречалась, сомнительных знакомств не водила, злачных мест не посещала, училась неплохо, но в медалистки не лезла. Шуточки о том, что по ночам Лида на кладбище поднимает из могил мертвецов, а на днях в сарае принесла сатане в жертву козлёнка, никто за чистую монету не принимал, хотя охотничков заточить остроумие о Лиду хватало. Но потом случилось так, что у Козловой завертелся романчик с учащимся местного сельхозтехникума, невзрачным человечком. Даже не романчик, а так, интрижка. Кто-то из общих знакомых видел их вместе, гуляющих по парку Победы, и выяснилось, что Лидкин ухажёр подарил ей шоколадку. Затем всплыли фотокарточки двухлетней давности, где Лида позировала на камеру в купальнике своим бывшим подругам – это было один-единственный раз, когда они вместе ходили купаться, и все это время злосчастные фотки словно ждали удобного момента, чтобы испортить ей жизнь. И, наконец, по селу разлетелся слух, что Лида со своим новым парнем переспала. Причем тот это с готовностью подтвердил, тут же став очень уважаемым человеком «в коллективе» − ещё бы, не испугался, «сотонистку наколол». Более того, он заявил, что «уколол» её на спор за бутылку водки, что значительно подогрело всеобщий интерес. Клички «шлюха», «Лидка − дает за шоколада плитку», «мечта дальнобойщика», «лучший друг китайского строителя» и другие, назвать которые − язык отсохнет, посыпались на бедную девушку градом. У неё отбирали и прятали сумку, рвали на ней цепи и браслеты, обливали водой из лужи − Лида быстро отучилась носить украшения и краситься. Пухлые белые кулачки и отчаянная ругань только подзадоривали обидчиков. Постоянные намёки и непристойные предложения одноклассников и просто сельских парней сделали и без того неразговорчивую девушку совсем нелюдимой и одичалой. Немногочисленные друзья от Лиды отвернулись, родителям и учителям жаловаться было бесполезно, да и что они могли? У Козловой оставалась последняя надежда – окончить школу (благо, до выпускного оставалось чуть меньше года) и уехать в город, туда, где её никто не знает, всё забыть, поступить в институт, начать жизнь с чистого листа. Для этого оставалось лишь потерпеть. А терпеть ещё – октябрь, ноябрь, декабрь, январь… У-у-у! Восемь месяцев школы плюс экзамены – ещё месяц. От звонка до звонка.