Саша с замиранием сердца почувствовала, как мужская рука сползает ей на колено.
− Руку убрал, − сипло проговорила она.
− Что такое, малыш?
− Руку убрал, сказала, − уже громче ответила она. На их столик начали оглядываться. Ладонь нехотя убралась. – Я ухожу.
− Саш, ты чего? − уставились на неё девчонки. − Всё ж нормально.
− Я ухожу, − повторила Саша. – Вы оставайтесь, если хотите, − и быстро направилась к выходу. У самой двери она напоследок оглянулась. Подруги с парнями о чём-то шептались и хихикали, забыв, как казалось, о её существовании.
− С кем был… Мучителей толпа… − пробормотала Снежина растерянно.
Дверь захлопнулась.
Тучи драными половыми тряпками свисали с небес, еле пропуская тусклый свет луны, и после мягкого полумрака «Маргариты» темень улицы казалась совершенно непроглядной. Спотыкаясь, наступая в лужи, озябшая Саша быстро шла по направлению к дому. На душе было гадко.
− Плохой день, плохой день, − твердила она еле слышно, ругая на чем свет стоит себя, за то, что родилась в такой дыре, подруг, за то, что они её не понимают, родителей, за то, что превратили её жизнь в тюрьму, парней, за то, что они такие сволочи, да и саму жизнь, за то, что она складывается так паршиво. Ссора с отцом, расставание с виртуальным парнем, испорченный вечер… Что будет дальше?
Ещё издали девушка увидела большую толпу людей, машины скорой помощи и милиции с ярко мигающими огнями, услышала людской гомон, крики и плачь. Сердце в тревоге забилось, и ноги понесли девушку вперёд еще быстрее.
Люди – мужчины, женщины, старики, подростки − стояли чёрной стеной, ничего не было видно в темноте. Две девушки в сторонке истерично рыдали, три угрюмых врача нервно курили рядом.
− Что случилось? – с замирающим сердцем спросила Саша одного из них.
− Степан, диск-жокей наш, на машине разбился, − был ответ. – А с ним ещё человека четыре…
Глава IV. Трясина
Две недели прошло с момента страшной аварии, унесшей жизни пяти молодых людей. Беспощадная сила инерции размазала их по лобовому стеклу. Так капризный ребенок размазывает по тарелке невкусную кашу. Фонарный столб… И откуда он там взялся?
Давно уже сельский участковый поставил финальную точку в своем еженедельном отчете о происшествиях, давно уже отрыдал своё похоронный марш, давно пересохли донышки ни разу не чокнувшихся за всё застолье стаканов. Не пересохли, пожалуй, только слезы на глазах матерей да лужи на улицах затерявшегося в бескрайних российских просторах села.
Как странно, − думала Саша, сидя на холодной скамейке с книгой в руках. – Жил человек, со своими мечтами, планами. Выпивал с друзьями, обнимал девушек. Потом вдруг хлоп, и его уже нет. Час назад ты общался с ним, и вот он уже где-то в другом мире. Возможно, он даже смотрит тебя в этот самый момент. Но ты его уже никогда не увидишь и не услышишь. Не сможешь ничего ему сказать, даже проститься. Как глупо, что люди не умеют прощаться. Думают, жизнь вечна, и всем дадут второй шанс. Поэтому говорят небрежное «пока», вместо искреннего «прощай». В этом слове звучит даже не просьба – приказ простить: «Прощай меня, и чем быстрее, тем лучше! Ведь мы можем никогда больше не увидеться, и мне будет тяжело думать, что ты в обиде на меня». Это действительно очень трудно принять, что жизнь коротка, что она не компьютерная игра, где любой эпизод можно переиграть заново, она − неподъемный груз на тоненьком волоске. Малейшее дуновение ветерка – и волоска уже нет, а груз катится вниз, в бездну.
Сашины родители по выходным ездили в областной центр, город Евангельск – благо, Болотино находилось в каких-то пятидесяти километрах, − и часто брали Сашу с собой. Она редко ходила с ними по магазинам: даже здесь за неё всё решал отец. Ходить в гости к дальним родственникам, всегда мечтавшим закормить её до смерти, она тоже не любила, поэтому, если рядом не было подруг, Саша просто находила где-нибудь в парке пустую скамейку и читала классиков по школьной программе. За две недели Саша успела прочитать гоголевские «Мертвые души», сборник рассказов Чехова и булгаковского «Мастера». В этот раз она взяла с собой книгу, перечитать которую хотела уже давно. Достоевский, «Преступление и наказание».
«Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хоть одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хоть бы в каком бы то ни было…»
Небо над головой угрюмилось, и всё вокруг – деревья, дома, машины – мрачнело в ответ. Октябрь выдался пасмурным. Впрочем, последние несколько лет запомнились Саше именно такими. Она помнила, как в таком далеком детстве бабье лето длилось до самого конца октября, первый снег приходился чуть ли не на декабрь, папа с мамой тогда ещё часто улыбались, и жить было так легко… Что изменилось? Она повзрослела? Или мир повзрослел?