− Вот, это мы с подругами на озере, − показала Саша следующую фотографию на экране монитора. Три девушки в купальниках на фоне заросшего ивняком пруда должны были, видимо, вызывать ассоциации с горячими и раскрепощенными южными женщинами или, скажем, с речными нереидами, но Вячеслав почему-то вспомнил картину Васнецова «Три богатыря». К счастью, Саша не заметила его скептической улыбки. – А вот это я себе спину сожгла тогда на солнце, но так как крема не было, пришлось майонезом намазаться.
− Саш, почему у тебя такие странные обои на рабочем столе?
− А? Что? – не поняла сначала Снежина. – Ах, ты про Ляльку…
− Лялька? Ты так называешь это чудовище? – Вячеслав иронично кивнул на черноглазую девочку с мясницким ножом.
− Какое же это чудовище? – возмутилась девушка. – Это красиво. Ты ничего не понимаешь! Ты… − увидев приподнятую бровь парня, осеклась.
− Забавно звучит фраза «Ты ничего не понимаешь!»...
− Я не это хотела сказать. Мне просто нравится готика.
− К твоему сведению слово «готика» означает «французская манера» и первоначально применялось к архитектурному стилю, зародившемуся в западной Европе. Это слово не имеет ни малейшего отношения к крови, горам трупов и нездорового вида девочкам с нелепыми именами.
− Мне параллельно, чем называли готику раньше, сейчас у этого слова иное значение. Но если тебе будет удобнее воспринимать, то мне нравится мрачный стиль, депрессивная музыка и декадентский образ мыслей.
− Что же ты не покрасишь свои дивные золотые волосы в чёрный, не нарядишься, как новогодняя ёлка в цепи и браслеты.
− А смысл? На всю эту мишуру уходит много денег, которых у меня нет, к тому же отец вряд ли бы это одобрил. К твоему сведению по кладбищам я не хожу и друзей-вампиров у меня нет. Гот – это состояние души. Когда всё вокруг только двух цветов, легче жить.
− В твоем случае даже в чёрный с белым примешивают голубой.
− Ты прав, − скупо кивнула Саша. − И меня это удручает.
− Но ты ведь гот. Тебе положено быть удручённой, − сказал Вячеслав с сарказмом, который не заметил бы только глухой.
− Вовсе нет. Я умею радоваться, а это, − Саша показала на монитор, − лишь часть меня. И часть эта − в картинках, в музыке, в стихах...
− Ты пишешь стихи?
− Да, но только когда мне очень и очень плохо. Не могу иначе − просто не пишется.
− О чём же ты пишешь? О смерти и несчастной любви?
− Не знаю, как сказать. Если хочешь, могу тебе прочесть что-нибудь из последнего.
− Почитай, пожалуйста, − кивнул Вячеслав, сел на диван, закинув ногу на ногу, и приготовился слушать. Саша достала из ящика стола школьную тетрадку в двенадцать листов открыла и прочитала:
Чёрный куб, ставший вдруг треугольником,
Виноградной лозой обрастет.
Глянь в окно: там печальный Раскольников
Белых роз безразличье несет.
Я вдохну мёртвый запах стерильности,
Что Тофана водой развела.
Мне не нужно унылой стабильности,
Мне спокойная жизнь не мила.
Поскорей протяните мне бритвочку,
Заточу ею свой карандаш.
Проведу им судьбы своей ниточку,
Из катушки составлю коллаж…
− Ну как? – голубые глаза Саши смотрели с ожиданием, так что он даже смутился.
− Э-э… Просто нет слов, − улыбнулся Вячеслав. – Даже Бальмонт в твои года такого не писал.
− Так и знала, что не стоило читать, − сказала девушка холодно.
− Ну что ты. Конечно, стоило! Я вот, например, всё понял.
− Понял? Ну давай, расскажи, что ты понял, − сказала Саша, скрестив руки.
− Ну… э… лирическая героиня данного произведения, находясь на пике духовного очищения, испытывает волнение в связи с неопределенностью своей судьбы. Ей хочется самой творить свою жизнь, испытывать яркие эмоции, но жестокий окружающий мир не позволяет ей этого сделать…
− Достаточно. То, что ты языком молоть умеешь, я уже поняла.
− На то и Златоустов, − сказал Краснобаев.
К голубому домику подъехала машина, и из неё вышел высокий брюнет в чёрном пальто поверх костюма-тройки. Быстро войдя в дом, он сперва даже не заметил парочку, листавшую на диване журналы. Сбросив пальто и разувшись, отец Саши уже начал снимать пиджак, как вдруг взор его упал на молодого человека и замер.
− Вячеслав, − первым вступил в контакт Краснобаев, разглядывая мужчину. Угловатые плечи и локти вошедшего показались парню острыми, как бритвы, о резкие прямые черты лица можно было порезаться.