— Нет, туда не ходи!
— Хочешь, чтобы я завела тебя в женскую?
В раздевалке пусто. Уже нет смысла курить тайком: скоро конец работы и можно будет покурить на свободе. Уборными же все попользовались больше, чем надо. Сейчас рабочие на своих местах: кто старается побольше выработать, пока мастер не сделал отметку в листке, кто наводит порядок на рабочем месте, кто клянет за медлительность стрелки электрических часов, кто перебрасывается старыми как мир шуточками. Но как только зазвенит звонок, в ту же секунду…
Берти нервничает, будто они с Гавацци пришли грабить квартиру.
— Я не могу. Мне надо делать обход.
Гавацци озирается:
— Черт бы вас побрал! Сразу видно, что женщин здесь не бывает. Ну и помойку развели! А вонь какая… Неужели мамаши не научили вас хотя бы воду за собой спускать?
Внезапно она делает крутой поворот и идет в атаку:
— Как же насчет девчонки с «Авангарда»?
— Я думал, ты про Гуджу…
Но так уж Гавацци устроена: она может сосредоточиться только на чем-то одном. На том, что в данный момент тревожит ее ум и сердце. Когда ей сказали о совещании в уборной, она сразила своих товарок отповедью:
— Гуджа? Сделала глупость, пусть сама расхлебывает…
К Берти у нее другой разговор:
— Я видела, что она работает.
— Для «Авангарда» это как раз то, что нужно, ей-богу.
— Ты, наверно, хотел сказать: совершенно не то, что нужно.
— Не понимаю…
— Берти, раскинь мозгами. Если девчонка справится, то через полгода-год со старыми работницами придется распрощаться. На место каждого «Гумбольдта» поставят по «Авангарду», а к каждому «Авангарду» посадят по девчонке, готовой расстаться с одной рукой. Если какая и заупрямится, то опыт показал: за воротами всегда найдется горемыка, которая согласится.
— А при чем тут я? Мое дело — научить ее работать. Вот и все. Я пошел.
От голубизны в глазах Берти ничего не осталось. Взгляд стал тусклым. Это еще больше выводит Гавацци из себя:
— Дура я, дура! Нашла с кем разговаривать! Думала, ума палата… Скажи, с какого дня она зачислена?
Берти точен:
— Смотря по тому, как считать: если с момента, когда отдел кадров…
— Я подсчитала: с сегодняшним — четыре дня. Включая завтрашний день, пять. Завтра чеши к Кишке…
— Пожалуйста, не называй его Кишкой. Хотя бы при мне…
— …наговори ему чего-нибудь. Скажи, что она еще несмышленая, что она — растяпа, что ничего не соображает. Пусть решает сам. Будь покоен, он на себя ответственность брать не захочет. Видал, как увиливает? За версту «Авангард» обходит, будто минное поле.
— Он всегда так.
— Вот-вот, лишь бы выйти сухим из воды.
— Как я ему скажу, что девчонка не подходит, если это неправда.
— Черт бы тебя побрал! Удивляюсь, почему ты не запрешься на кухне и не откроешь газ сегодня же ночью.
Берти весь съежился в ожидании дальнейших ударов судьбы.
— Единственное, что мне осталось, это честность.
Гавацци топнула ногой:
— Ах, честность? Порядочность? Чувство долга? — Она хватает его за плечи, поворачивает к себе лицом, держит под обстрелом своих серых глаз, утонувших в мясистых складках щек. — Добродетели, которые они нам прививают в своих школах, да? Которые пропечатаны в их книгах, в их катехизисе? Хочешь заручиться местечком на небесах, ублажай власть имущих на земле?!
— Не кричи. Услышат.
— Ну и что, если услышат? Как по-твоему, что они подумают?
— Что я поступаю нехорошо. Начальнику не пристало…
— А мне пристало?! Обо мне ты не подумал? Торчу здесь с тобой на этой помойке и рассуждаю… о честности!
— Сейчас звонок…
Берти из тех, кто на часы смотрит только для самопроверки — время у него в голове. Одно плечо он высвободил, а другое никак: вцепилась — не выпускает.
— Короче говоря…
Звонок. Но разве она отпустит? Ни за что. Проходят доли секунды, и в раздевалку врываются Брамбиллинчик, Сакки с «Гумбольдта», неразлучные Меньялос и Тревильо, Брамбиллоне, Сальваторе Куомо, Джеппа и Порро; за ними хлынули остальные. Едва войдя, они начинают расстегивать и срывать с себя спецовки с такой неистовой поспешностью, будто они огнем горят. Заметив Гавацци, застывают на месте. Но всем некогда: один опаздывает на поезд, у другого свидание с девушкой, у третьего собрание партийной ячейки. Одни, встав боком, чтобы не демонстрировать ни зад, ни перед, продолжают раздеваться. Другие стоят в замешательстве, с нетерпением ожидая, когда же она уйдет. Чего ей здесь надо в такое время? Любопытные подходят поближе.