Тыкая пальцем направо, в сторону «Бронделя», Берти объясняет:
— Видишь этот? Дурак дураком. А эта — чемпионка, — показывает он налево. — Вернее, экс-чемпионка. Можешь себе представить, поставили еще при бедняге Комби, который был лет на двадцать старше меня… А видишь вон эту? Игрушка! Покладистая на редкость — ребенку можно доверить. Не то что твоя…
Он оборачивается к девушке. Перед ней — лицо со впалыми щеками, скулы обтянуты прозрачной кожей, нос — одни ноздри. И на этом лице скелета лучатся — вернее, лучились, потому что сейчас они подернуты какой-то водянистой пленкой и тенью усталости, отрешенности — глаза необычайной голубизны.
— Ты на заводе работала?
— А?
— Я спрашиваю, ты когда-нибудь работала в цеху?
— Я? Нет.
— Нравится тебе здесь?
— Ага. Впрочем, сама не знаю.
— А я без завода ни дня бы не прожил, ей-богу. Послушай, а что он тебе сказал насчет Андреони?
— Кто «он»?
— Начальник. Наш начальник.
— Какой начальник?
— О, господи. Ты что, немного того?
Она в самом деле ничего не понимает. У нее всегда так. С тем, другим, она готова была воевать сколько угодно, хотя он даже в ее сторону не смотрел; этот же такой симпатяга, а ей хочется все бросить и удрать.
— Ах да, он меня предупреждал. Говорил, что… Постойте, что же он мне говорил…
— Смотри, вон она.
— Андреони?
— Да нет же, дочка, «Авангард», твоя машина!
Покачав головой, он идет дальше. Кивнул какому-то рабочему — вроде поздоровался, — но тот не ответил. Ткнул пальцем в сторону длинной, скрежещущей машины, у которой сидят, на шевелясь, две работницы. Ему приходится кричать:
— Это тоже крутильная машина. Медлительная! Но с нее и спроса нет. Ты давно без работы?
— Что?
Он качает головой, сворачивает в сторону, семенит вдоль длинного ряда одинаковых машин. За каждой — по работнице.
— Это намоточные машины. На первый взгляд, ничего особенного, а на самом деле…
До нее доносится звук его голоса, но она не слушает. Почему бы не выдавать спецовки новым работницам прямо у входа? Хотя бы полногрудым, как она. Говорила маме: лучше надеть коричневую двойку, лучше надеть коричневую двойку. Нет, настояла на своем: надень белый свитер! Белый свитер с зеленой юбкой тебе идет. Произведешь выгодное впечатление. На кого? Никто в мою сторону даже не взглянул ни разу. А этот все морочит мне голову, толкует про свои машины, будто они — девки на выданье. Все остальные — и мужчины, и женщины, и те, что поближе, и те, что подальше, — ноль внимания. Если же кто и поднимет голову, взглянет, ну, в общем, заметит, что пришел новый человек, то такими глазами, словно…
— Ой, извините. Извините, пожалуйста!
Она чуть не наткнулась на высокую, тучную женщину, которая вдруг очутилась между нею и Берти. Марианна хотела было уступить ей дорогу, но отойти оказалось некуда — разве что прижаться к машине. Марианна замешкалась, но тут же сообразила: если отстану от Берти — прости прощай! — потянет к выходу. А выход — вон он, зияет проемом в стене, через него видна аллея, ведущая прямиком к воротам. Все-таки пришлось из-за толстухи сделать шаг назад. Куда она лезет? Что ей надо? Тычет Марианне пальцем в грудь — заставила ее отступить еще на шаг.