Его голос был низким, и он произнес.
— Миа. — Он аккуратно убрал мои волосы со спины и прижался губами к местечку между шеей и плечом. Затем прохрипел напротив моей кожи. — Миа. — Он не просто говорил мое имя. Он воспевал его. Он замурлыкал, и мое тело задрожало ему в ответ.
Это было настолько приятно, что мое сердце сжалось от того, как он произнес мое имя. Он вошел в меня, а я не была готова. Я застонала, мое тело начало дрожать. Я чувствовала его кривоватую улыбку напротив моей голой кожи и толкнулась назад, навстречу ему, заставляя его войти в меня полностью.
Он застонал, его тело стало жестким, и теперь была моя очередь улыбаться. Я тяжело дышала, сильнее всего нуждаясь, чтобы Куинн потерял контроль. По этому низкому рычанию я знала, что почти достигла этой цели.
Когда он отстранился от моей спины, схватил меня за бедра и попытался контролировать мои движения, я снова улыбнулась. Он был близок к краю.
— Куинн, милый, — я хрипло застонала. — Пожалуйста.
Он шлепнул рукой по моей попке настолько неожиданно, что я взвизгнула. Пробежался кончиками пальцев по моей горячей, пульсирующей коже.
— Скажи мне, чего ты хочешь, малышка.
Ладненько. Вот в чем дело. Я любила грязные разговорчики... пока Куинн вел их. И в чем моя проблема? Куинн любил грязные разговорчики, и он хотел бы услышать, как я говорю слова, от которых бы монахиня упала в обморок.
Мое раздражение росло.
— Куинн, — я предупредила его.
Его рука опустилась на другую сторону попки. Сильно. Я ахнула, страстно желая мягких прикосновений его пальцев, которые, как я знала, последуют за этим.
Он зарычал.
— Бл*дь, я люблю твою задницу. — Потянувшись, он взял мою грудь в свои руки и аккуратно сжал ее. — Я люблю твои большие сиськи, — он пробормотал, слегка щипая мои соски. — Я люблю то, насколько чувствительны твои соски. — Он толкнулся в меня, и я захныкала. Куинн заговорил сквозь стиснутые зубы: — Я люблю твою тугую, влажную киску. — Он толкнулся в меня еще раз, и я низко и протяжно застонала. Он спросил: — Для кого твоя киска такая влажная, детка? — Я прикусила губу, борясь с тем, чтобы не застонать и сжалась вокруг его толстого члена.
Он почувствовал это.
— О, да, Миа. Ты же знаешь, что мне это нравится. — Его голос был мягким, когда он спросил: — Эта сладкая киска для меня, Миа? Тебе нравится мой член, малышка? Тебе нравится, когда я делаю это? — И он толкнулся в меня по самые яйца.
Мои глаза закатились, а рот открылся в тихом стоне.
— О, мой Бог.
— Не Бог, — он проговорил, забавляясь. — Нет, детка. Всего лишь я. — Он толкнулся в меня. — Назови мое имя, Миа.
Я уже перешла через черту застенчивости.
— Куинн, — я тяжело дышала.
Его голос был обманчиво мягок, когда он заявил:
— Люблю, когда ты произносишь мое имя.
И тогда я поняла, что не могла перестать произносить его имя. Я стонала снова и снова, пока он с неистовой силой входил в меня. Мой клитор молил о внимании, и как только я почувствовала, что сойду с ума, он дал мне то, в чем я нуждалась. Пальцы Куинна медленно стимулировали его круговыми движениями, и не прошло и десяти секунд, прежде чем мое тело взорвалось фейерверками. Я откинула голову назад и застонала от блаженного освобождения.
Куинн зарычал, толкаясь в меня жестко и быстро, продлевая мой оргазм, и вскоре его тело стало жестким, и он замер, наполняя горячей спермой презерватив, присоединяясь ко мне в экстазе.
***
Куинн
Смотреть, как она кончает, было самым красивым зрелищем, которое я когда-либо видел.
Мой желудок сделал сальто.
Я быстро понял, что не хотел, чтобы другой мужчина видел это.
Никогда.
Я хотел все это для себя и навсегда. Я неожиданно осознал, чего хотел, и мне не было страшно. Ни капли. Это ощущалось хорошо. Это ощущалось правильным.
Я собирался просить Мию выйти за меня замуж.
***
Миа
Тяжело дыша, мы оба рухнули на свои стороны кровати лицом друг к другу. Мои глаза широко раскрыты, а адреналин лился по моим венам. Я потянулась и дрожащими пальцами провела по его подбородку. Он поймал мою руку и поцеловал ее, прежде чем прижать ее к своей груди, я ощущала костяшками пальцев его учащенное сердцебиение.
Мы смотрели друг на друга долгое время, никто из нас не осмеливался произнести даже слово. Потому что разговор был лишь разговором. А у нас было нечто большее, чем слова.
У нас была любовь.
— Миа, — прошептал Куинн длительное время спустя, звуча полусонным.
В полудреме я невнятно произнесла: