И не сказав больше ни слова, я развернулась и покинула материнский дом, чувствуя себя еще хуже, чем когда пришла сюда.
***
Кто-то стучал в дверь моей квартиры. Мне следовало бы открыть ее. Но вместо этого я осталась в кровати, спрятавшись под одеялами.
Кто бы там ни был, он сдался, и я была благодарна за тишину.
Это заняло время, но в конце концов я уснула на покрытой слезами подушке.
Куинн позвонил на следующий день, и еще на следующий, и на следующий.
Мой телефон разрывался от пропущенных звонков и текстовых сообщений. И все я игнорировала.
Мне нечего было сказать ему, но его сообщения разбивали сердце.
Куинн: Я самый большой в мире засранец. Пожалуйста, ответь на звонок, Миа.
Куинн: Детка, пожалуйста. Мне очень жаль. Я знаю, что ты не хочешь разговаривать со мной, и я это понимаю, но, пожалуйста, дай мне минуту, чтобы я мог извиниться.
Куинн: Я чувствую себя дерьмово. Ненавижу то, что сказал, и я не имел это в виду. Я даже не знаю, почему сказал это. Вероятно, я ненавижу себя так же сильно, как и ты ненавидишь меня прямо сейчас. Но я снова повторю. Мне очень жаль, Миа. Очень жаль.
Куинн: Пожалуйста, Миа. Поговори со мной.
Куинн: Окей, я тебя понял. Я остановлюсь, пока что.
И затем, наконец, сообщение, которое резануло меня глубже остальных.
Куинн: Я ревновал.
И что мне нужно было делать с этим? Было ли это признанием Куинна, что он чувствовал ко мне больше, чем говорил? Или это было признание Куинна о том, что он не любил, когда люди играли с его игрушками?
Я не знала, что думать, поэтому сделала то, что выходило у меня лучше всего. Я притворилась, что была в порядке.
Гарри приехал ко мне в квартиру на следующий день после инцидента с мамой. Я открыла двери и затихла, чувствуя стыд.
— Привет.
Его руки были в карманах, и он попытался улыбнуться.
— Привет. Могу я войти?
Я открыла дверь шире и ступила внутрь
— Содовую?
— Да. — Я пошла к холодильнику, чтобы принести нам обоим диетическую содовую, и села на кресло-мешок. Гарри отпил свой напиток, внимательно посмотрел на мое лицо и затем спросил у меня то, что ему до смерти хотелось узнать. — Прошлым вечером с мамой... откуда это взялось?
Я пожала плечами.
— Годами назревало, полагаю. — Затем я тихо добавила: — Когда ты прикусываешь свой язык, это копится, понимаешь? Такое впечатление, как будто у меня не было выбора, Гар. Это просто вылилось. — Его губы дернулись. Я спросила. — Как мама?
Он выдохнул.
— Грустная. — Дерьмо. Мое сердце разбилось на кусочки. Гарри добавил: — Но я думаю, ей нужно было услышать это, и хоть я и не сделал бы это в такой довольно громкой и драматичной манере, я думаю, ты поступила правильно.
Я не ожидала, что он это скажет. Мое горло сжалось.
— Ты не думаешь, что это было жестко?
Он кивнул.
— Черт, да, это было жестко, но все это было правдой, а иногда правда причиняет боль.
Я тяжело сглотнула, смотря на свои ноги.
— Что произошло, Миа? — спросил Гарри, прежде чем тихо добавить: — Кто-то забрал твою улыбку?
И это все, что я смогла выдержать. Я опустила голову, сгорбившись, пока мои плечи тряслись в молчаливых рыданиях. Подняв руку, я вытерла глаза.
— У меня была плохая неделя.
Гарри подошел ко мне, взял меня за руку и притянул в свои объятия, крепко обнимая.
— Минни. — Я положила свою голову на его плечо и рыдала. — Просто поплачь. Выплачь всю грусть.
Через несколько минут плача, я почувствовала, что хочу поговорить об этом. Отстранившись, я потянулась к коробке с бумажными носовыми платками.
— Спасибо за это.
— Все хорошо. Знаешь, не думаю, что видел, как ты плачешь с того момента, как Марк Вейн отрезал одну из твоих косичек в седьмом классе, что мне подсказывает, что случилось что-то такое же серьезное.
Он всегда знал, когда со мной что-то было не так. В этом весь Гарри. Я могла с ним поговорить о чем угодно. Разве не так? Я решила прощупать почву, чтобы увидеть, не будет ли это странным.
— Ты прав. — Я вздохнула, вытирая глаза салфеткой. — Есть один парень...
Его плечи напряглись, и он стиснул зубы.
— Подожди, какой парень? Кто? Он причинил тебе боль?
Я покачала головой.