— А правда, что вы десять лет в тюрьме сидели, ваша светлость?
Долохов чуть дымом не подавился. Он специально сбежал на балкон, чтобы прокурить без лишних свидетелей или очень важных собеседников, пока мать отвлеклась на разговор с его бывшей преподавательницей Островской, а отец под шумок ускользнул на работу.
Приём у Войцеховских был в самом разгаре. Огромный сияющий зал, блестящие фонари, ломящиеся угощением столы со скатертями-самобранками, и, естественно, неторопливый шум плывущего венского вальса.
Роскошно, красиво, ярко — все радостно улыбались, флиртовали и смеялись, пока Антон задумчиво курил на полутёмном балконе в полном одиночестве. До того, как его приятное уединение разрушили. Ну и кто посмел?
— Не десять, а четырнадцать, — поправил он, а потом затянулся в последний раз и затушил сигарету о парапет. Помолчал немного и наконец посмотрел на свою неожиданную собеседницу, которая, что удивительно, не побоялась к нему подойти. Обычно его боялись.
В полутьме он разглядел привлекательное белое лицо с большими тёмными глазами непонятного оттенка и красиво изогнутый пухлый рот, накрашенный тёмной помадой. Она была невысокая, худая, даже слишком, с острыми белыми плечами и надменно вскинутым подбородком. Хорошенькая настолько, что он даже позволил себе легкую снисходительную усмешку.
Она задрала подбородок ещё выше и покачнулась с пятки на носок, глядя на него снизу вверх.
— Значит, Лиза выиграла, — почти огорчённо проговорила ведьма, — она сказала, что вы отсидели четырнадцать, а я — десять. Кажется, я проспорила.
Долохов заинтересованно склонил голову к плечу.
— На что спорили?
Неизвестная спорщица задрала голову ещё выше, по самое не могу, а потом вдруг игриво ему улыбнулась.
— На танец. Проигравшая позовёт вас потанцевать.
— Вот как? — он любопытно приподнял тёмную бровь и упёрся языком во внутреннюю сторону щеки, чтобы не рассмеяться. Забавная какая.
— Да. Станцуете со мной, ваша светлость? Только ради спора, конечно же!
Антонин развеселился пуще прежнего и по-джентльменски вежливо подал ей руку в плотной чёрной перчатке.
— Почту за честь, ангел мой.
На свету золотистых люстр её волосы оказались ярко-рыжими, сияющими и блестящими — роскошный медный шелк падал ему на руку, которой он обнимал её за лопатки. Даже на каблуках ведьма едва доставала до его плеча, так что Антон был осторожен и внимателен, пока они танцевали. Будто боялся, что от одного лишнего неправильного движения она упадёт и разобьётся.
— Я вас, кстати, видела позавчера, — он как раз поправил скользнувшую ему на предплечье тонкую прядь медово пахнущих волос, — вы со своей матушкой были на балете.
— Был.
— Вы меня совершенно не помните? Нас, между прочим, представили.
Нет, он не помнил.
— Нет.
— Могли бы и соврать.
— Мог бы.
— Хам.
Она наконец замолчала, только взглянула на него из-под ресниц — обиженно и недовольно, так, что Долохов мгновенно почувствовал себя виноватым во всех смертных грехах. Такого у него уже давно не было. Когда танец кончился, то ведьма надменно взмахнула серебристым веером и ловко развернулась на каблуках, явно собираясь покинуть его как можно быстрее, но Антон мягко придержал её за локоть. Пришлось вспомнить все свои манеры.
— Как тебя зовут, ангел мой? Дай угадаю, Золушка?
Её спина оказалась весьма разговорчивой.
— Могу кинуть в вас туфлей для создания полного сходства, — с бойким весельем заключила она с нескрываемой иронией, а потом повернула к нему голову. Из вороха рыжих прядей, падающих на щеки и лоб, показались лукавые тёмные глаза. Зеленовато-серые, хотя больше зелёные, чем серые. Она тонко улыбнулась.
— Меня зовут княжна Евгения Юшкова. И если вы постараетесь, то найдёте меня в списке своих возможных невест — я там вторая снизу по алфавиту. По другим критериям первая.
Антон недоуменно улыбнулся, любопытно приподнимая брови. Это было что-то новенькое.
— По каким ещё другим критериям?
— А может, я как раз за вас замуж хочу. Хороший критерий, а?
Долохов выпустил её локоть.
— Очень хороший.
Он только и успел, что моргнуть, когда она исчезла из его поля зрения, будто рыбкой нырнула в воду. Раз — и нет её, только блеснули длинные рыжие волосы, перехваченные серебряными заколками у висков.
Антонин продолжал задумчиво пялиться в толпу в поисках яркой макушки, когда мать небольно ударила его по плечу веером. В который раз за сегодня. Кажется, она вознамерилась понаставить ему синяков. И чем больше, тем лучше.
— Вот ты где! Я тебя обыскалась. Ты точно не надумал насчёт Лизы Паскевич? Посмотри на неё ещё раз, может…
Антон прервал её, нетерпеливо мотнув головой и снова оглядевшись по сторонам.
— Я хочу жениться на Евгении Юшковой.
Мама молчала около пяти секунд, прежде чем издать какой-то судорожно-облегченный вздох. Словно у неё с плеч упал тяжёлый многолетний груз. Хотя, может, так оно и было. Лёгким Антон никогда не был.
— Слава тебе господи, — почти простонала она с таким нескрываемым удовольствием, что Антон с усмешкой подавил желание рассмеяться, — я уж думала, что это бесполезно. И… Ну… Подумаешь, что она вроде как помолвлена, ничего страшного. Юшкова так Юшкова. Как хорошо ты выбрал, Антон! — она порывисто прижалась к нему, крепко обнимая, щёлкнул сложенный веер, — мне надо срочно найти Татьяну Юшкову, я должна…
Антонин проигнорировал её дальнейшую сбивчивую речь — кажется, мама уже подбирала правильный оттенок платья к цвету волос будущей невесты. Он внимательно смотрел в другой конец зала, где та самая блондинистая бледная девица с заносчиво вздёрнутым веснушчатым носом — Лиза Паскевич, о чём-то негромко переговаривалась с его неожиданной партнершей по танцам.
И, словно заметив его пристальный внимательный взгляд, княжна Юшкова обернулась — всего на секунду, но он успел заметить, что она улыбалась. И определённо была очень довольна.
Ну, может, всё будет не так уж и плохо?..
Она была очень-очень хорошенькой. Прямо как ангел.
Комментарий к До самой крайности
Я варю для вас очень вкусный суп из мужиков.
краткая справка:
Антонин дружил с Абраксасом и Вальбургой ещё в Хогвартсе, куда перевёлся на последних курсах. С Томом, впрочем, тоже.
Абраксас и Корбан были любовниками, если вы не поняли, почему Корбану больнее, чем Антонину.
Даша — та самая служанка из сборника про маленького Антона.
Афанасий — семейный садовник.
Айне — бабушка Антонина, мать Фёдора, Аглаи и Михаила (мужа Эллы).
Просто безликая безымянная бабушка — княгиня Любовь Долохова.
Княжна Елизавета Паскевич — чистокровная русская ведьма.
Княжна Евгения Юшкова — чистокровная русская ведьма.
а ещё и небольшой словарик на всякий пожарный:
Ваша светлость — обращение к князю/княгине.
Скатерть-самобранка — магический артефакт, с помощью которого происходит сервировка стола в дворянским домах. Показатель богатства семьи.
========== Сейчас или никогда ==========
Всё было гораздо хуже, чем он мог себе представить, потому что Антон буквально чуял — где-то его наебали. Где именно его обманули, и как именно он не понимал, но знал точно, что этот самый обман был где-то рядом, совсем рядом, будто он специально закрыл глаза и пропустил его мимо себя, чтобы не разочаровываться или обижаться.
Не совсем же он потерял нюх в Азкабане, действительно. Да, он умирал. Он сдыхал целенаправленно и целеустремлённо, будто усталая измученная псина со старыми ранами, но ведь именно ей Антон и был — с уродливым шрамом на лице, да и на всём остальном теле, пожеванный и покоцанный, проебавший все, что только мог в чужой стране с чужими людьми, просравший свою молодость просто в ноль, измученный долголетней пустотой и холодом, он не понимал, чего ему хочется больше — умереть или выжить. Выжить или умереть. Гнить в земле мясным комком из плоти и крови или функционировать дальше.