Она сонно потёрлась холодным носом о его плечо.
— Может, и буду. Спи уже, Антон. Или ты не устал?
Шаловливые ласковые пальцы нагло поползли по его животу, но он аккуратно перехватил её ладонь за запястье и сжал.
— Устал. А мне-то тебя как называть, а, княжна?
Она приоткрыла один блестящий тёмный глаз.
— Вы всегда такой занудный в постели? Отвратительно.
— А ты всегда будешь выкать в постели?
Она проигнорировала его выпад, только хмыкнула, положив голову ему на грудь. Волосы пахучим льном раскинулись на его лице, и он с осторожностью убрал растрепанные пряди в сторону, стряхнув ей за спину.
— Зовите, как и до этого, ангелом — мне нравится.
С утра всё было чинно и благородно. Антон проснулся позже обычного и удивился, что не обнаружил княжну у себя под боком, а когда спустился вниз, то с удивлением понял, что за завтраком осталось только двое — новоявленная жена и бабушка, даже мама куда-то делась. Это было на неё не похоже.
— Доброе утро, ваша светлость, — Евгения весело ему улыбнулась. Она сидела справа от того места, которое он занимал обычно. В длинном кремовом платье, застегнутом на все пуговицы и с волосами, перехваченными атласной белой лентой. В правой руке она держала тарталетку с красной икрой, в левой — фарфоровую кружку с зеленым чаем.
— И тебе доброе утро, ангел мой. Как настроение?
Она только хихикнула и куснула кусочек лакомства.
— Потрясающе. Как вам спалось?
— Великолепно. А тебе?
— Чудесно. Тарталетку?
— Пожалуй.
Даша, прислуживающая за завтраком, вытаращилась на них, как баран на новые ворота — видимо, морально экономка ещё не отошла от разгульной свадьбы, а любоваться утренними последствиями так рано она уж точно не ожидала, но что поделать… Антон не обещал вести себя прилично, так что тарталетку пришлось нагло украсть из пальцев вчерашней невесты, которая вместо ругани наступила ему туфлёй на ногу.
Долохов облизнулся.
— Это неприлично, — заносчиво заявила ведьма, полностью игнорируя испуганную прислугу, пока Антон пытался сдержать лезущую на лицо улыбку — до того она была хорошенькой и презабавной! И доставать её было весело, хотя он давно миновал рубеж в пятнадцать лет, когда понравившихся девочек было принято дергать за косички.
— Зато приятно.
Бабушка тонко улыбнулась и отсалютовала ему бокалом. Что-то ему подсказывало, что там было вино, а не чай. Она всегда пила на завтрак вино. Всего один бокал, но всегда.
— Насчёт приятностей, — низким бархатным тоном произнесла она, поправляя шёлковые рукава своего одеяния. Кажется, она собиралась в Велгород по работе, — родители княжны Юшковой, — тут её выражение лица изменилась, сделалось каким-то слишком довольным, — прошу прощения, ныне с утра уже княгини Долоховой, подарили вам свадебное путешествие. Карелия, озёра, оздоровительный отдых, веселье — я думаю, вы найдёте чем заняться, пока ваша общая теперь уже матушка переделывает северную часть поместья.
Антон подавился украденным чаем, и Даша было протянула ему салфетку, но Евгения ловко выхватила её из рук экономки и подала ему сама. И было в этом жесте что-то очень странное, но Антон не обратил особого внимания — он усиленно пытался не умереть в данный момент.
«Да уж, — подумалось ему мрачно, — вот Абраксас оборжётся — в Азкабане не сдох, зато умер, подавившись чаем за завтраком. Очаровательно».
Но встреча со старым другом неминуемо отодвинулась, когда Долохов наконец тяжело откашлялся и привалился спиной к стулу, чувствуя себя выжатым и уставшим, хотя он проспал почти восемь часов. Просто проспал — без боли и кошмаров, без подъема в холодном поту, даже без курения в пять утра в ожидании того момента, как Даша постучится к нему позвать к завтраку. Он лёг и уснул, как нормальный человек, а теперь расстроенно думал, что вот-вот развалится на долбаные кусочки.
— Зачем переделывает? — спросил он почти вымученно; бабушка оборвала его нетерпеливым движением пальцев, унизанных золотыми кольцами.
— Для вас, естественно. Или ты хочешь жить где-то в другом месте?
Для вас — это для него и рыжей феи с недовольным заносчивым лицом, понятно. И нет, пожалуй, жить в другом месте Антонин не желал, потому что этот дом чисто теоретически принадлежал ему, как наследнику. Ну, вроде как принадлежал. Более того, постоянно тут жить начали лишь после того, как он соизволил вернуться домой, а до этого все Долоховы то и дело мелькали в разных городах, собираясь в Петергофе лишь по большим семейным праздникам. Его это более чем устраивало.
А её?
— Что думаешь, ангел мой?
Ангел наморщила нос и взяла с подноса ещё одну тарталетку, которую на этот раз пожадничала и съела сама.
— Сад здесь красивый, — глубокомысленно завила она, вытирая пальцы салфеткой, — и садовник у вас милый. Жаль только, что конюшни нет.
Бабушка сделала глоток вина. Пахло виноградом и чем-то терпким.
— Конюшня находится в Долоховке, княжна. Знаете, где это?
Евгения легко кивнула, так небрежно, что Антонин невольно заподозрил её в том, что она знает куда больше него. Все блять знают больше него.
— Естественно. Все знают. Я была бы не против остаться жить здесь.
В приглушенном свете раннего утра на безымянном пальце правой руки блеснуло роскошное золотое кольцо. Копия точно такого же, что теперь носил Антонин.
Матерь божья, он что, правда женился? Абраксас и Том умерли бы повторно, если бы это узнали. У Яксли, наверное, истерика. Да у него у самого сейчас истерика будет!
— Вот и хорошо, — изрекла бабушка радостно, — повеселитесь как следует.
— Не сомневайтесь, — Евгения сладко улыбнулась, — ещё тарталетку, Антон?
И налила ему чай. Сама.
В Карелии было удивительно тепло. Долохов в общем-то ожидал чего угодно, но только не того, что молодая жена с упрямой бараньей целенаправленностью перекроет ему возможность нормально… Нихрена не делать. Он ведь последнее время только этим и занимался — нихрена не делал, только страдал и молчал, а ныне, как привязанный, покорно ездил с ней кататься на лошадях в степях и ходил посмотреть на озеро, хотя озеро ему никоим образом не всралось.
Свадебное путешествие напоминало затянутый театр их неудачного бального знакомства, и княжна, в отличие от него, чувствовала себя абсолютно раскованно и уютно, пока сам Антон пытался понять: то ли он разучился общаться с женщинами, то ли в этот раз в роли соблазняемого элемента выступал он сам. Ещё никогда его не осматривали с такой странной точки зрения.
Он часто ловил её взгляд — внимательный, спокойный и размеренный, будто княжна мысленно рассматривала его со всех сторон, как товар или что-то вроде. И если он, глупец, ожидал слезы в первую брачную ночь или полнейшее превращение своей нынешней спутницы жизни в свою тень, то он очень сильно ошибался, потому что она была действительно много хуже своей матери. И его тоже.
Антонин с удивлением понимал, что ещё не встречал женщины, которая выскабливала себе место на его коленях с такой изворотливой игривой хитростью, невольно убеждая его в том, что она делает это по своему желанию, а не потому, что они теперь вот так неожиданно муж и жена.
Жена.
Он успел оборжаться в голос раз пятнадцать, если не больше — ну какая из неё жена, из девчонки, которая раскладывала карты на столе в гаданиях и сонно напевала какие-то легкие французские песенки, сидя вечером перед зеркалом и долго расчёсывая блестящие рыжие волосы деревянным гребнем с драгоценными камнями на рукоятке. Потом на зубцах оставались длинные рыжие волосинки, а Антонин мрачно предлагал ей постричься налысо — рыжий волос на его брюках, рыжий волос на подушке, рыжий волос на полу…