То, что он курит, княжне тоже не нравилось: она брезгливо морщила нос, отворачивалась и подставляла щеку вместо губ, пока он пытался её поцеловать.
— Фу, — обычно фыркала она, хватая его за края расстегнутого камзола, — отстань от меня, от тебя воняет!
В общем, сигареты ей не нравились. Помнится, однажды Антонин задумчиво потянулся к пачке после секса, всё ещё не поднимаясь с постели — жена лежала рядом, положив голову ему на грудь и сонно сопела, но стоило ему вытащить одну сигарету из пачки, как нахальная ладонь с длинными накрашенными когтями ловко выдернула её у него из пальцев; Антон хохотнул.
— Курить вредно, Антон, — нравоучительно пропела Евгения, садясь на него сверху, обнажённая, гибкая и очень наглая, — особенно тебе. Ты и так жутко кашляешь, а сигареты… Не дай боже ещё помрешь прямо на мне.
— И оставлю тебя молодой вдовой?
— Молодой и богатой вдовой, — согласилась она торжествующе, и Антонин, мягко схватив её за тонкую лодыжку, сбросил обратно на постель и подмял под себя — она была весьма очаровательной, когда строила меркантильные вдовьи планы. Собственно, она была очаровательна постоянно, он не мог этого не признавать.
С ней было тепло. Антон улыбался, засыпая с ней в одной постели и обнимая её со спины. Ночью её волосы выбивались из лент и растекались по подушке, а он неторопливо собирал их в небрежный хвост, чтобы они не мешали ей спать. Она улыбалась во сне и вечно забрасывала на него то руки, то ноги. Спать вместе было жарко и тесно, но зато он не видел никаких кошмаров и никогда не просыпался первым — княжна будила его легким поцелуем куда-нибудь в лоб или щеку.
Антонин медленно забывал и про Азкабан, и про проигрыш, и даже про истлевшие сонные могилы своих друзей, похороненных в Англии, которым он воздал столько памяти, сколько мог. Года, проведенные в Азкабане не беспокоили его больше, а бесконечная усталость наконец сменилась на умиротворённое спокойствие, которым он вновь маскировал свою отчаянную жажду жизни, вернувшуюся вместе с давно позабытым желанием веселиться — жена мягко улыбалась ему с балкона, пока он разминался с братом в давно отставленных в сторону дуэльных практиках.
Долохов чувствовал себя как никогда живым.
Он ел и пил, возвращал себе вкус к жизни с каждым новым глотком холодного сидра и куском яблочного пирога. Антон танцевал с женой на всех балах, на которых их только звали — в танце её волосы вечно задевали и щекотали его руку, и Антонин постоянно наклонялся, когда Евгения принималась что-то тихонько шептать ему на ухо, дергая его за рукав — сплетни, глупости или новейшие достижения науки, он слушал независимо от темы.
Он не умел её не слушать.
— Я старый воин и не знаю слов любви, — сказал он как-то в насмешку, больше похожу на неудачную шутку. Они вдвоем сидели в саду. Антон курил первую сигарету за сегодня, а княжна читала какой-то журнал в глянцевой обложке и выглядела весьма отвлечённой. На плечах у неё висел его осенний камзол, а сам Долохов остался в белой рубашке с закатанными рукавами. На предплечье левой руки блекло змеилась выцветшая темная метка, которая больше походила на жуткий необычный шрам, чем на старую татуировку.
— Я знаю, — негромко ответила она, не поднимая на него обычно хитрющих смеющихся глаз, её голос изменился, стал напряжённее и твёрже, — я знаю, что ты меня не любишь. Но это пока.
Антонин заинтересованно повернул к ней голову, но не перебил. Он вообще не любил её перебивать. Наоборот, ему очень нравилось её слушать.
— Правда?
Она вдруг улыбнулась, поправив тяжёлый рукав и разгладив несуществующую складку на платье.
— Я не прошу тебя признаваться мне в любви. Сделай иначе, — она отложила журнал на столик и чуть подалась вперёд, тонкая и напряженная, — лучше пообещай, что не бросишь меня.
Долохов улыбнулся тоже. Какая же она была хорошенькая! И хитрая. Очень хитрая, он был прав, да и мама была права, когда сказала, что он выбрал идеальную претендентку для женитьбы. Никого бы лучше княжны Юшковой он нигде бы и никогда не нашёл.
Где ещё взять такую? Да нигде.
— Обещаю.
Это было последнее, что Долохов когда-нибудь и кому-нибудь обещал в своей жизни. В конце концов, кому как не ей было получить последнюю клятву, которую только он мог дать?
С княжной невозможно было замёрзнуть, в сон не клонило и хотелось не просто существовать, хотелось жить, полноценно, ярко и так сильно, что он задыхался от ужаса и счастья одновременно. Антон думал, что давно потерял возможность вернуться в себя прежнего, заговорить нормально снова, но он ошибался.
Он вообще часто ошибался, но только не в этот раз.
Самые лучшие клятвы — это те, которые дают добровольно и от всей души, по дружбе и по любви, по нежности и по ласке. Те, которые дают от всего сердца и те, которые не собираются нарушать. Добровольно уж точно.
Антонин Долохов четырнадцать лет жизни бездарно провёл в Азкабане, воевал и умирал за тех людей, которым он в чем-либо клялся, но впервые за свою жизнь чувствовал, что поступает действительно правильно. Как надо. Как должно. Как он чувствует. Как он хочет.
Настоящий мужчина всегда сдерживают свои клятвы, а он именно им был.
Это было справедливо. Кого он ещё мог любить — замёрзший и отогретый, забывший и вспомнивший, молчащий и говорящий?
Кого он мог любить, если не её? Не сейчас, но потом… Потом мог. Не всё сразу, надо подождать, а это делать княжна умела гораздо лучше, чем все, кого он только знал в своей жизни.
Антонин потянулся, чтобы поцеловать Евгению, и она мягко обняла его руками за шею, прижавшись плотнее. На вкус она напоминала жаркое сумасшедшее счастье, а пахло от неё конфетной сладостью духов и свежим терпким кофе.
— Раз уж мы всё решили, — шепнула она хрипло, когда он оторвался от нее, взбудораженный и улыбающийся, — то лучше помоги мне выбрать цвет платья на приём у Поляковых. Смотри, — она поудобнее устроилась на его коленях и сунула под нос тот самый журнал, что разглядывала парой минут ранее, — зелёное или чёрное?
— Зелёное.
Княжна недовольно зацокала языком.
— У тебя совершенно нет вкуса! Возьму чёрное.
Долохов сжал её сильнее и опустил чернокудрую растрепанную голову ей на плечо, игриво боднув лбом в щеку. Она ударила его мыском туфли по голени и пихнула локтем, не особо ощутимо, но Антон картинно застонал, будто умирал от боли. Евгения обиженно поджала губы и нахмурила светлые брови.
— Нет, возьми зелёное, — пробормотал Долохов, нахально сдёрнул жесткий воротник камзола и жадно поцеловал её в шею. Она поежилась и захихикала, будто ей было щекотно.
— Щекотно! И… Я сказала чёрное! — Евгения ещё разочек ударила его ладонью по предплечью и гневно сощурилась, отпихивая от себя, — а если я сказала, что чёрное, это значит, что будет чёрное!
Шея у неё была белая, гладкая и тонкая. Он мягко погладил костяшками пальцев по затылку и осторожно сосчитал шейные позвонки. Антон вполне мог бы свернуть ей шею прямо сейчас. Но не стал бы.
— Могла бы и не спрашивать.
Она сверкнула сияющими тёмными глазами и потёрлась щекой о его руку, будто ласковая домашняя кошка.
— Могла бы.
— Хамка.
И тогда Долохов не удержался и поцеловал её снова.
До чего же она была хорошенькой!
Комментарий к Сейчас или никогда
краткая справка:
Спортивный комплекс «Ратмир-01» — находится в Велгороде, просто знаменитое заведение.
Аглая — дочь Айне, сестра Фёдора и Михаила.
Роман — брат Антона.
Григорий — брат Антона.
Татьяна Юшкова — мать княжны Евгении.
Алексей Юшков — отец княжны Евгении.