Заметил, значит.
Несмело подхожу и, приблизившись к нему, я как будто попадаю в параллельную вселенную. Никогда не верила в такую штуку, как аура, но у меня нет иного объяснения этому эффекту. Эффекту Гордеева.
Даже на расстоянии Ящер производит впечатление, а уже вблизи он просто… оглушает, что ли. Он даже пахнет дорого. Дорого и опасно. Чем-то холодным, чем-то немного пряным, с нотками алкоголя и табака.
А ещё вблизи видно, что Ящер красивый. Когда на него смотришь, то внешность последнее, о чём ты думаешь, а вот на расстоянии вытянутой руки… Холодная и порочная красота, укрытая слоями железобетонной уверенности в себе и превосходства. Ничего мягкого в нём, кроме пушистых ресниц, нет. Даже красиво очерченный рот с полной нижней губой кажется твёрдым. А глаза вообще, как прицел снайперской винтовки.
Сглотнув, робко сажусь на предложенное место. Кожаная обивка сыто скрипит под моим весом, и я проваливаюсь в мягкие недра.
Диванная девица смотрит на меня почти с ненавистью, но рта не раскрывает.
Оно и понятно.
Я бы тоже не рискнула заговорить, если бы Ящер мне слово не давал.
Как только эта девица может так смело его трогать?
Я, конечно, старательно отвожу глаза, но не могу не заметить наманикюренные пальчики возле его ширинки. Кончики моих ушей горят, и лицо, наверно, красное.
Заметив мое смущение, Гордеев тяжело вздыхает:
— Ебаный детский сад, — он убирает её руку. — Давай, Катюша, чеши. Мне надо поговорить.
И шлепком по месту, которое наглаживал, стряхивает её с диванчика.
— Я — Таня, — дует губы она, и я вдруг её узнаю.
Это наша местная светская львица, дочка генерального прокурора.
— Катюша-Танюша, какая хрен разница? Давай, Пиздюш, я потом тебя позову. Иди пока развлекись.
Полоснув по мне яростным взглядом, Таня, виляя задницей, цокает из комнаты как молодая кобылица.
— Чего смотришь? — выходя, шипит она на охранника, который залип на то, как колышутся ничем не скованные под платьем пышные титьки. Грудью это язык не поворачивается назвать.
Великий бдящий чуть шею ей вслед не сворачивает, провожая взглядом круглую задницу. Аппетитная девица, ничего не скажешь. Вот это, наверное, по его меркам не мутная.
Но спохватившись, опять принимается бдеть.
Ящер, сверкая белыми зубами, посмеивается.
— Коль, ты не волнуйся, Ксюша… Ты же ведь, Ксюша? Не будет меня прямо сейчас убивать. Если что, я позову на помощь.
Даже не знаю, он не запомнил имя своей девицы, а мое запомнил. Это хорошо или плохо?
Дверь за охранником аккуратно закрывается, а у меня мороз по коже от того, что мы остаемся наедине. Вдоль позвоночника, словно ледяным пальцем проводят.
— Ты рассказывай, рассказывай. Ты ж поговорить пришла, — подбадривает Ящер.
— Я… — открываю рот и даю петуха.
Закатив глаза, Гордеев нажимает на телефоне вызов по громкой связи.
— Коля, принеси нам… — Ящер окидывает меня взглядом, — водички. Может, сок тебе?
Мотаю головой.
— Да, воды нам принеси. Побольше.
Честно, я бы сейчас и от рюмки водки не отказалась бы.
Сам Гордеев тянется за графином с каким-то алкоголем, а я, как загипнотизированная, провожаю глазами каждое его движение, не понимая, что со мной происходит.
Часы на крепком запястье, длинные красивые пальцы без колец, тонкая белесая полоска шрама среди редких волос.
Жадно слежу за тем, как Ящер изящным жестом подбирает щипчики для льда и набрасывает себе в низкий широкий стакан замороженные кубики и плещет на дно немного виски. Даже совсем мало. Настолько, что напиться этим просто невозможно. Но то, что он не пьяный, это для меня, наверное, хорошо.
В голове какая-то сумятица.
Поэтому, когда Коля пропускает к нам официанта с подносом, я очень радуюсь. Холодненькая водичка — то, что надо.
Напившись, я совершаю вторую попытку рассказать о цели своего появления.
Понимая, как он меня действует, Ящер откидывается на спинку и смотрит на меня из-под опущенных ресниц.
Да. Так дышать немного легче.
— Я не понимаю, что происходит, но ко мне приходят и угрожают, требуют денег, грозятся отобрать квартиру…
— С этим прямая дорога в ментуру. Зачем ты ко мне притащилась?
— Они говорят, мы им должны…
— Стоп-стоп. Кто мы? Кому им? По порядку.
Набрав в грудь воздуха и уставившись на графин, я выкладываю Гордееву всё.
— Неделю назад мой брат попал в аварию. Сейчас он находится в больнице, в себя почти не приходит, но прогноз, в принципе, хороший… Вам это не важно, простите. С ним всё время находится мама, а вот три дня назад, когда его навещала я, на выходе из больницы ко мне подошли трое. Сразу видно, что рожи уголовные. И еще один с ними, такой цивильный, но ещё более гадкий. Он-то и говорит, что мой брат задолжал им денег, и настало время отдавать. Я даже не поверила. Чтобы Лёшка связался с такими типами? А когда они назвали суммы и показали расписки, у меня в глазах потемнело. Я, говорю, знать ничего не знаю, брат в больнице. Ждите. А они мне: «Через пять дней на счетчик поставим». Можешь, говорит, деньгами отдать, а можешь квартиру отписать. Так с тех пор и не отстают. Целыми днями маячат у меня перед глазами, звонят несколько раз в день с разных номеров. Я уже трубку боюсь брать.