Гордеев подходит ко мне. Один взгляд на меня, и желваки на его лице заходили.
— Иди-ка сюда.
Я медлю, и он кладёт мне руку на плечо, от чего я вздрагиваю и приседаю.
— Это, блядь, что за украшения?
А у меня срывает стоп-кран.
Я бросаюсь к нему на шею.
— Я на всё согласна! Сколько угодно буду отрабатывать! Пожалуйста! Пожалуйста, не бросайте меня!
Глава 5
— Они завтра придут, Денис Сергеевич, — всхлипывая, цепляюсь я за его мощную фигуру.
Наверное, я сейчас жалкая, но мне плевать. Мне больно и страшно.
Ящер пытается отодвинуть меня, но я только вцепляюсь ещё сильнее, захлёбываясь рыданиями.
— Я смогу! Я отработаю!
— Блядь, да дай ты посмотреть, — он все-таки отрывает меня от себя, и я вижу, что единственный элемент моего макияжа — тушь — остается на его белом джемпере в тандеме с кровью из моей губы.
— Я… Постираю, простите! Только не оставляйте!
— Пиздец, Ксюша! Какого хуя ты не взяла такси? На кой хер тебе чья-то защита, если ты безмозглая и подставляешься сама, — Ящер удивительно бережно берет меня за лицо двумя пальцами и аккуратно поворачивает его из стороны в сторону, чтобы оценить ущерб.
— Простите, — реву я. Это всё, что я сейчас способная выговорить.
Гордееву настолько не нравится то, что он видит, что я пугаюсь еще больше.
— Тебя били?
— П-по лиц-цу, — сквозь судорожную икоту отвечаю я.
— Так. Поехали.
— Отрабатывать?
Ящер глубоко вдыхает, призывая спокойствие.
— Домой отвезу.
— Вы мне поможете? — не унимаюсь, потому что не выдержу, если придется пережить это еще раз. А ведь все может быть значительно хуже. — Я на все согласна!
— Ебать, Ксюша! Я сейчас очень зол! Марш в машину! Если неймётся отработать, я тебе потом предоставлю такую возможность.
Повинуясь его руке, я иду к машине, но Гордеев замечает, что я прихрамываю и напрягается:
— С ногой что?
— Ободрала коленку…
Он присаживается передо мной на корточки и задирает подол.
— Ясно, идём.
Помогает забраться в высокую машину.
— Коля, дай воды, — просит Гордеев водителя, и я вижу за рулём того самого охранника.
Коля протягивает мне бутылочку, но трясущимися ослабевшими руками я не могу её открыть, и за меня это делает Ящер.
— Денис Сергеевич, мутная она, — заводит водила свою шарманку. — Левая-прелевая. Она потом заяву накатает, что это вы её так. В первый раз что ли?
— Тебя не спросил, — огрызается Гордеев. — Ты, адрес говори.
Это он уже мне.
— Мне нельзя домой… Мама… У нее сердце. Как я в таком виде?
— Где я тебе сейчас другое пальто возьму?
— Денис Сергеевич, пожалуйста…
— Что, пожалуйста? — Ящер переходит на рык. — А если ты домой не придёшь, её инфаркт не трахнет?
— Я… У подружки. Я ей напишу, пока не поздно.
— Блядь, адрес подружки, говори, — звереет Гордеев.
— Тухачевского, девять.
Коля подаёт голос:
— Это в другой стороне от Лютаева.
— Коля я в курсе, где живет Макс, — ледяным голосом одергивает его Ящер.
— Может сначала к нему? Пусть он её пробьёт. Мутная она…
— Коля, из нас двоих покушаются на меня, а параноик у нас ты. Как так выходит?
— Я на посту, положено так, — упрямо бубнит охранник.
— Какие все вокруг меня умные, — злится Гордеев. — Сил нет! Что ты, что она!
— Денис Сергеевич, — упирается принципиальный Коля.
— Пусть пробивает, — встреваю я. — Только не отказывайте, я отработаю…
— Господи, Чиччолина уездного разлива, — закатывает глаза Ящер. — Ты себя в зеркало видела? Давай, Коля, через минимаг этой за мороженым, а потом к Лютаеву.
— Я не хочу мороженое, — вяло подаю голос. — Я не смогу сейчас есть.
— А мы, блядь, его не есть будем, а по лицу тебе размазывать, идиотка!
Но Коля приносит не мороженое, а упаковку с пельменями, и, как я не морщюсь, Гордеев заставляет меня прижать её к лицу.
— Травмпункт нужен?
Мотаю головой, и Ящер теряет ко мне интерес.
Так и сижу всю дорогу с пачкой, прижатой к лицу, боясь поднять на злющего Гордеева глаза и разглядывая его сжимающиеся кулаки. В какой-то момент, видимо, отключаюсь, потому что меня тормошат:
— Приехали. Сиди тут.
Оказывается, я нагло приваливаюсь к Ящеру и зажимаю между щекой и его плечом пельмени. Судя по тому, что у меня воротник мокрый, то и его джемпер тоже промок. Ни слова мне не сказал. Может, пожалел? Теплится у меня надежда.
— Простите, — вскидываюсь я. — Я от…
Гордеев морщится, как от зубной боли.