— Нету от сына писем. Одному богу известно, жив ли он еще, — помедлив, глухо ответил старик. — Женя, — обратился он к молодухе, — налей-ка гостям чайку.
— Спасибо, пили уже, — отказался за себя и своего спутника Бекренев и, чтобы усыпить возможное подозрение хозяев об истинной цели визита, доверительно спросил у старика:
— У вас в деревне, часом, самогонкой не балуются?
— Да какая она ноне, самогонка? — оживился тот. — Жрать ведь иной раз нечего, а вы… простите, не знаю, кто будете, о самогонке толкуете. Нету у нас в деревне такого баловства… А вы никак по этому делу?
— По этому, по этому. — Бекренев встал из-за стола. — Из милиции мы. Так вот и познакомились. Ну что ж, бывайте. — И пошел к низким, черным от копоти дверям.
Некоторое время они ехали в бричке молча. Наконец Бекренев тронул своего попутчика локтем:
— Ну, что уяснил для себя, тезка?
— Похоже, прав Жмакин: скрывается где-то сын старика. И все трое знают об этом: видел, как затихли бабы, когда ты про письма спросил. Значит, тот грабитель с автоматом, которого опознала женщина, и есть Афанасенок…
— Что делать будем? — спросил Бекренев.
— Засаду бы возле дома? — неуверенно произнес Кузьминский. — Так опять же — леший его знает, когда он надумает домой завернуть, можно до морковкиного заговенья просидеть… Прижать на допросе стариков? Так не выдадут же ни за что, будут свое талдычить: «Ничего не знаем, ничего не ведаем…»
— Это уж точно, — улыбнулся Бекренев, вспомнив недавнюю свою встречу с мужчиной, который поклялся, что один сидел на бревне.
— Остается та молодуха, — продолжал Кузьминский, — как ее там — Евгения, что ли? Кстати, кем она приходится Никифоровым? Наверняка та, что привел в дом Афанасенок.
— Ты прав, остается молодуха, — раздумчиво произнес Бекренев и подхлестнул вожжами перешедшего было на шаг коня.
Встал вопрос: как встретиться с молодухой, чтобы не узнали об этом старики Никифоровы? Помог случай. В Пустошку частенько вызывали жителей деревень на разгрузочные работы на железнодорожной станции, такое в то время широко практиковалось. Бекренев попросил в райисполкоме, чтобы в группу рабочих включили работоспособных и из деревни Скробы. Когда Евгения в числе других появилась в Пустошке, ее пригласили в милицию и провели в кабинет Бекренева.
— Как ладите со стариками, не обижают? — мягко спросил Бекренев, стараясь интонацией голоса успокоить явно напуганную вызовом в милицию женщину.
— Не обижают, — коротко ответила та, не поднимая глаз от своих сложенных на коленях рук.
— За мужем не скучаете? Его Иваном, кажется, зовут? — решил действовать напрямик Бекренев.
Евгения вздрогнула, еще ниже опустила глаза и еле слышно ответила:
— Какая же баба по мужику не скучает?
— Да-а, — протянул Бекренев, несколько озадаченный тем, что Евгения и не пытается отрицать свою связь с сыном старика. — Да-а, — снова протянул он. — Вот скоро война должна кончиться, мужики, которых пуля пощадит, домой вернутся. — Евгения подняла глаза и уже выжидательно-напряженно смотрела на капитана. — А иным мужикам и возвращаться не надо, потому как они и не уходили никуда, есть ведь такие, а, Женя?
— Вы про кого это? — тихо спросила Евгения, и легкий румянец пробился на ее щеках.
— Да хотя бы про вашего мужа Ивана, — бросил Бекренев, решив, что пора кончать играть в прятки.
— Иван же воюет, — с натугой проговорила Евгения. — На фронте он, — добавила она, словно рассчитывая, что эта ее вторая фраза должна окончательно убедить капитана в правдивости сказанных слов.
— Воюет… — передразнил Бекренев. — Вопрос только, с кем воюет. Нет его на фронте, — жестко отрезал он. — Скажи-ка лучше, откуда ты родом?
— Беженка я, немцы выслали нас из-под Старой Руссы…
— А когда познакомились с Иваном?
— В январе сорок второго, — не задумываясь ответила Евгения.
— Ну вот видишь, голубушка, не сходится одно с другим, — переходя на снисходительно-доверительный тон, улыбнулся Бекренев. — Иван-то твой в июне сорок первого был призван в армию, это мы точно знаем, и сразу на фронт отправлен. Где же вы тогда нашли друг друга, а?
Евгения снова низко склонила голову и, закрыв лицо руками, разрыдалась.
Битый час Бекренев пытался успокоить женщину, убеждал в необходимости отвечать на вопросы, та же только плакала и изредка выдавливала одно и то же: «Иван воюет, другого я ничего не знаю».