Ревени, который до того сидел с непроницаемым видом, как человек, не желающий слушать о том, что его не касается, сбросил маску и воскликнул с неподдельной радостью:
— Стало быть, мои предположения верны! Эта скверная история тебя не совсем разорила, как утверждают городские сплетники. Позволь мне пожать тебе руку, мой добрый друг. Меня это радует не меньше, чем если бы я сейчас заработал уж не знаю сколько.
Теперь Ревени оживился. Он даже поднялся с кресла, подошел к гостю и пожал ему руку. Однако Майер при виде столь бурного излияния радости лишь с трудом изобразил на своем лице благодарность, а рука его неподвижно лежала в руке Ревени; затем тот снова опустился в кресло. Майер между тем думал: «Они охотно разделяют мою радость, но никакими силами их нельзя было заставить разделить мое горе». И он сразу же вспомнил о подсчете, который произвел в то утро: в результате мошенничества, жертвой которого он оказался, все его состояние, все без остатка, было потеряно; больше того, он даже не был уверен, что в сейфе какого-нибудь неизвестного ему дельца не хранятся еще новые обязательства, которые он отныне уже не может оплатить. Если он не будет трудиться, не покладая рук, все те немногие годы, которые ему еще отпустит судьба, то сын не унаследует после его смерти ни гроша. Однако Майер был способен производить подсчеты и делать верные выводы лишь до тех пор, пока оставался один. Теперь же, в присутствии своего старого друга, он утратил присущую ему трезвость ума. К тому же, разве не лучше было утаить от Ревени истинное положение вещей, коль скоро он рассчитывает получить от него ссуду, в которой нуждается для продолжения своей деятельности? Это тактическое соображение, которое Майер даже не успел толком проанализировать, придало ему немного бодрости. Хозяйка дома также пожелала выразить свою радость по поводу доброй вести и предложила гостю еще чашечку кофе, он принял ее из рук дамы с благодарной улыбкой, стоившей ему немалых усилий. И чтобы выказать свою признательность, залпом проглотил кофе, хотя и без того выпил его слишком много.
Теперь, когда Ревени узнал, что вся история не нанесла Майеру столь серьезного ущерба, как он думал раньше, ему казалось, что он может говорить о случившемся гораздо свободнее.
— Признаюсь тебе, — объявил он, — я в жизни не доверился бы Барабиху. Я узнал о том, что ты ведешь с ним дела, лишь после того, как все уже было кончено. Но ведь все в Триесте знают, что деловые начинания Барабиха в прошлом неизменно заканчивались самым плачевным образом.
— Конечно! Но это совсем другое дело! — запротестовал Майер. — Ведь могло показаться, что он всегда действовал наилучшим образом, но его начинания преследовал злой рок.
Ревени только покачал головой.
— Не могу я верить человеку, который столько раз всплывает на поверхность и снова идет ко дну. Очевидно, он не умеет плавать. Впервые о Барабихе заговорили лет десять назад в связи с его пресловутыми поставками риса из Китая. Сколько денег тогда было выброшено на ветер! Потом он занялся различными промышленными предприятиями. Правда, некоторые из задуманных им начинаний имели успех. Но не по его милости, ибо рано или поздно его отстраняли от дел. О нем не говорили ничего дурного, скорее даже напротив; немало толковали о его порядочности, но никто не возьмется объяснить, почему он в конечном счете оказывался не у дел. Ну, а на что он жил потом? Пока ему не удалось поймать на крючок тебя, он занимался только тем, что говорил, говорил!.. Говорил о заселении Аргентины, о заселении Клондайка, о всевозможных начинаниях, которые не могли принести ему больших барышей, если принять во внимание, что он их так и не осуществил. Затем он открыл для себя уж совсем далекую страну — производство автомобилей, и трудно поверить, что такой опытный человек, как ты, согласился последовать за ним туда.
Ужаснее всего было то, что Майер сознавал правоту Ревени. Ведь он-то хорошо знал, что его прельстила перспектива огромных и близких барышей. Но, стремясь оправдаться в собственных глазах, он все время напоминал себе, как любил этого Барабиха, человека гораздо более молодого, чем он сам, столь уверенного в себе и обладавшего такими обширными знаниями, что он вполне мог сойти за инженера. И Майеру хотелось помнить только о своей привязанности к нему.
— Я принял участие в этом деле, — сказал он, — прежде всего желая помочь Барабиху. Мне было досадно, что такой одаренный человек влачит столь жалкое существование.