Г у с е й н. Во-первых, мы отделились, твой дом там (показывает в глубину сада), а во-вторых, куда ты меня прогонишь с тремя детьми?
Д а р ч и н. Детей никто не гонит.
Г у с е й н. А дети не могут жить без меня, они привыкли к моей повседневной заботе.
Д а р ч и н. Если они будут похожи на тебя, лучше забери их с собой.
Г у с е й н. Если дети уйдут со мной, то каждый месяц половина заработка твоей дочери уйдет с нами. Сможешь ты это вынести?
Д а р ч и н. Это еще почему?
Г у с е й н. Ты, может быть, не слышала про алименты, женщина?
Д а р ч и н. Ай, аллах! Ай, аллах, какой нечестивец! (Всплескивая руками, уходит на свою половину сада.)
Г у с е й н. Ох, тещи, тещи, сколько приходится от вас терпеть!
В коляске заплакал ребенок. Убаюкивая его, Гусейн поет.
Стучат в калитку. Боясь, что разбудят ребенка, Гусейн бежит к калитке. Входит И н ш а л л а х.
И н ш а л л а х. Вся надежда на тебя, Гусейн-ханум.
Г у с е й н. Чтоб губы твои обгорели, не смей меня так называть!
И н ш а л л а х (обнимает Гусейна). Прости, да перейдут ко мне твои болезни.
Г у с е й н. Снова выпил.
И н ш а л л а х. Умоляю тебя, Гусейн, не сердись, и без того все ругают меня. Лучше помоги мне стать таким же хозяином, как ты.
Г у с е й н. У тебя не получится, ты пьяница.
И н ш а л л а х. Ей-богу, я обижусь.
Г у с е й н. Говори, зачем пришел.
И н ш а л л а х. А ты еще ничего не знаешь?
Г у с е й н. А что произошло?
И н ш а л л а х. Алийе и Самайе подарили машины. Самайе — «Волгу», Алийе — «Москвича».
Г у с е й н. Повезло же кому-то, и жены работящие, и автомашины.
И н ш а л л а х. Сделай так, чтоб повезло мне. Устрой мне Самайю. Она же двоюродная сестра твоей Салимы.
Г у с е й н. А может быть, Алийю?
И н ш а л л а х. Нет, ради бога, нет. У нее тяжелая рука. В прошлом году Гуламали что-то ей сказал, в ответ она влепила ему такую оплеуху, что звук ее услышали в райкоме.
Г у с е й н. Самайю так Самайю. Пойдем, поможешь принести мне хворост из сада, заодно и обговорим, как действовать. Тебе отказать я не могу.
Уходят в сад.
У калитки останавливаются С а м а й я и Ф а р х а д.
С а м а й я. Все хлопковые кусты высажены в ряд, комбайны идут легко, а у тебя дело намного трудней, дороги между полями в ямах и рытвинах. Не знаю, как ты возишь хлопок, когда наступает вечер?
Ф а р х а д. Самайя, когда я думаю о тебе, по любой дороге могу ехать с закрытыми глазами. Только мост над рекой опасный участок — просто аварийный.
С а м а й я. Если бы собрать всех бездельников в чайхане, живо отремонтировали бы все дороги. Нужно взяться за этих пьянчуг!
Ф а р х а д. Они неисправимы, Самайя.
С а м а й я. Я не такая пессимистка, как ты. Ведь когда-то многие из них работали, и неплохо.
Ф а р х а д. Это только разговоры, Самайя, мы с тобой этого не видели.
С а м а й я. Увидим.
Фархад уходит. Самайя открывает калитку, в глубине сада появляются Г у с е й н и И н ш а л л а х с вязанкой хвороста.
Иншаллах прячется в саду, Самайя делает вид, что не заметила Иншаллаха.
С а м а й я. Здравствуй, Гусейн.
Г у с е й н. Здравствуй, Самайя. Поздравляю тебя с машиной.
С а м а й я. Спасибо, Гусейн, вот пришла еще раз поблагодарить сестру, это она меня и Алийю научила работать.
Г у с е й н. Разве кто ценит ее?
С а м а й я. Как ты можешь так говорить, Гусейн, ее избрали депутатом.
Г у с е й н. Это, конечно, это само собой, но только Рахшанде, как села в председательское кресло, ни разу от зависти нигде Салиму не называла.
С а м а й я. Ну что ты, Гусейн, Рахшанде-ханум очень уважает Салиму.
Г у с е й н. Из ее уважения костюм не сошьешь. Пустые похвалы нам ни к чему.
С а м а й я. И Салиму, увидишь, наградят.
Г у с е й н. Ты только не подумай, что я завидую. Я не хочу ни «Волгу», ни «Москвича», не дай бог, сядем с детьми в машину — и попадем в аварию, но от усовершенствованной электрической швейной венгерской машины мы бы не отказались.
С а м а й я. Да, да.
Г у с е й н. Что ты такая рассеянная сегодня, может, что-то случилось с Гюльнисой? Когда ей родить?
С а м а й я. И не говори, Гусейн, никто ничего определенного не говорит, а она мучается, бедняжка.