Алекс начала массировать ему спину, молчаливо поощряя рассказывать дальше.
— Я бросил якорь, занес в судовой журнал время и координаты, потом спустился в каюту и проспал как убитый двенадцать часов. Когда я проснулся и вышел на палубу, то не увидел ничего, кроме воды. Ни острова, ни бухты, ни людей.
— Не могли же они исчезнуть.
— Они и не исчезли. Их попросту не было. Они существовали только в моем воображении.
— А яхту не могло унести течением, пока ты спал?
— Нет, мои координаты почти не отличались от тех, что я занес в судовой журнал.
Алекс продолжала массировать ему спину, обдумывая его рассказ.
— Все ясно. Просто ты очень устал, и у тебя разыгралось воображение.
— Я тоже так решил. Но, честно говоря, это открытие меня чертовски испугало. Я всегда считал себя свободным от суеверий, свойственных большинству моряков. С тех пор я избегал заходить в Карибское море, уверовав, что если зайду, то мне не уйти живым.
— Что заставило тебя передумать?
— Тот случай не давал мне покоя. Стыдно считать себя трусом. Я решил больше не прятаться и провести здесь сезон ураганов, чтобы, если получится, избавиться от этого страха навсегда.
Алекс глубоко вздохнула, набираясь храбрости.
— Сторм, от чего ты убегаешь столько лет?
Она почувствовала, как напряглись под ее ладонью его мышцы. Она наклонилась и поцеловала его в плечо.
Секунды казались часами. Наконец он сказал с напряжением в голосе:
— Это долгая история.
— У нас полно времени.
Сторм пожат плечами, но спина его оставалась напряженной.
— Какой-нибудь психоаналитик, наверное, сказал бы, что я постоянно бегу из дома, а еще точнее, от своей семьи.
— Неужели в Ньюпорте было так плохо?
— Ужасно.
Алекс возобновила массаж.
— Почему?
— Ты никогда не останавливаешься на полпути?
— Нет, когда речь идет о чем-то важном. А это важно для нас обоих.
— Ну хорошо, только помни, ты сама захотела узнать. — Сторм поднялся и зашагал по пляжу. Алекс ничего не оставалось, как последовать за ним. — Я не вписывался в семью с самого рождения. В лоне семьи нет места изгою.
— Не понимаю.
Он бросил на нее уничтожающий взгляд.
— Конечно, Принцесса, где уж тебе понять. Ты росла образцовым ребенком, любимицей родителей.
— Почему ты называешь себя изгоем?
— Мои родители придерживаются принципа, принятого в британской королевской семье: каждое поколение должно произвести на свет наследника и еще одного сына. Когда я появился на свет, у них уже было три сына, и на мою долю не осталось никаких ожиданий. Может, поэтому я и решил, что лучше быть паршивой овцой, чем пустым местом.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что не оправдал надежды своих родителей?
— Ты попала в самую точку. Они снова и снова давали мне понять, насколько я их разочаровываю. «Ну почему ты не можешь быть лидером, как Джеймс?» «Почему ты не получил высший балл, как Уэстон?» «У Дэниела так много друзей, неужели тебе сложно подружиться с ребятами?» Но самым страшным из моих грехов считался отказ повиноваться. Они стремились диктовать мне каждый шаг, а я не видел в этом смысла.
Алекс стала понимать, почему даже спустя много лет Сторму претила сама мысль о том, чтобы подчиняться кому-либо.
— Даже самый маленький ребенок имеет право на самостоятельность.
— Только не там, откуда я родом. Не помню случая, чтобы я сделал хоть что-нибудь, заслуживающее их одобрения.
— А ты пытался?
Сторм засунул руки в карманы белых шорт.
— Когда я был маленьким, то из кожи вон лез, чтобы стать лучше братьев. Во всем. Но скоро я понял, что паруса и яхты — единственное, в чем я силен, а это не в счет: никто не зарабатывает деньги мореходством.
— Ты хочешь сказать, что единственным мерилом успеха считались деньги?
— Тогда мне так казалось. А годам к двенадцати мне стало все равно. Я хотел только одного: чтобы они оставили меня в покое. Это все, чего я хочу по сей день.
— Ладно, допустим, ты не такой, как все. Но я все еще не могу представить, что семья тебя за это наказывала.
— Значит, у тебя плоховато с воображением. Мои родственнички — мастера по части наказаний. Как еще можно назвать то, что меня отдали в военную школу в возрасте восьми лет? Они решили, что в обстановке строгой дисциплины я научусь подчинению.
— Неужели им не пришло в голову, что ты просто взбунтуешься, нарочно станешь вести себя так, чтобы тебя выгнали из школы?