Он не нуждался в утешениях — никогда.
Син вскочил и попытался отойти от девушки на приличное расстояние, но она преследовала его, как львица.
— Миледи, если бы вы знали, кто я и что собой представляю, вы бы придумали что-нибудь получше, чем оставаться наедине со мной в моей комнате.
Калли взглянула ему в лицо, и он впервые заметил в ее глазах легкую тревогу, но затем она снова потянулась к его руке.
Син застонал, поняв, что она не оставит его в покое, пока он не покорится ее лечению. Отлично, тогда чем скорее она перевяжет его руку, тем скорее он сможет снова обрести спокойствие.
Вынужденный стать пациентом, он сделал благородный жест, протянув Калли правую руку.
«Благодарю вас» — было явно написано у нее в глазах, когда она осторожно дотронулась кончиками пальцев до раны.
— Я знаю, кто вы, — мягко сказала она, изучая порез. — Элфа рассказала мне о вас все.
— И что она сказала?
К его ужасу, Калли одной рукой взяла его кулак, а длинные изящные пальцы правой руки плавно двинулись по его воспаленной коже, неся успокоительную прохладу. И от этого горячие волны докатывались до самого его паха, который горел и пульсировал от желания.
Странные, незнакомые ощущения охватили все его тело, и Син задержал дыхание. Никогда еще никто не касался его так нежно, так заботливо.
Но больше всего Сина испугала внезапно возникшая потребность взять в ладони ее лицо и притянуть ее губы к своим губам.
Но, милостивый Боже, что с ним случилось?
Он только и мог, что смотреть на девушку, словно безумно влюбленный, и стараться сохранить дыхание ровным и спокойным.
— Рана не очень глубокая, но ее нужно обработать, чтобы она зажила, не загноившись. — Рассматривая порез, Калли наклонила голову еще немного ниже, ее длинные тонкие пальцы продолжали касаться его кожи с незнакомой ему заботливостью. — Этот шрам от ожога выглядит совершенно свежим. Он получен в битве?
Син покачал головой, Но уточнять не стал. Не было необходимости возвращаться к событиям, в которых были получены раны.
А кроме того, он с трудом мог просто стоять спокойно и не притянуть ее к себе в объятия, в то время как у него в мозгу проносились картины одна заманчивее другой.
Калли повернулась и пошла обратно к кровати, где оставила свои принадлежности, а Син смотрел на ее стройную спину, но больше всего его манили ее бедра. Красивой округлой формы, они были чрезвычайно притягательны. Он мог легко представить себе, как идет за ней, поднимает подол ее платья и…
— С моими ранами все в порядке, — резко бросил Син, желая, чтобы девушка немедленно покинула его комнату.
Она оглянулась на него через плечо, а потом снова опустила взгляд, продолжая доставать какое-то пряное растение, как будто ей вообще не было никакого дела до того, что он сказал.
Девушка была ненормальной. Сумасшедшей! Полностью и бесповоротно помешанной! Никто не игнорировал Сина, когда он говорил, никто! Это было такой редкостью, что Син не представлял себе, как на это реагировать.
— Мне нужно вино, — объявила она через несколько секунд, выпрямившись у кровати. — У вас есть немного?
— Нет, — солгал он, но из этого ничего не вышло.
Калли увидела графин на столе возле камина и, подойдя, обнаружила, что он далеко не пуст, а Син, жалея, что не опустошил его прошлой ночью, прищурившись, смотрел на девушку. Бросив на него острый взгляд, она наполнила кубок.
— Мне хотелось бы, чтобы вы перестали так сердито смотреть на меня, — попросила она, отливая жидкость обратно в графин. — Это раздражает.
—Дьявол часто…
— И прекратите эту болтовню о дьяволе. Я же сказала, что знаю, кто вы, и я вас не боюсь.
— Тогда вы, миледи, дурочка.
— Я не дурочка. — Она многозначительно посмотрела на него и, взяв кубок длинными гибкими пальцами, поднесла его Сину. — И я узнаю демонов, когда встречаюсь с ними.
— Очевидно, нет.
— Демоны питаются детьми. — Калли обрывала листья с растения и бросала их в вино. — Они не спасают детей от издевательств. А что вы знаете о демонах?
— На самом деле совсем немного. — Син спокойно встретил ее взгляд.
Она добавляла в вино всякие травы, пока не образовалась густая масса, а потом стала размазывать эту массу по его предплечью, и жар от прикосновений ее рук обжигал Сина.
— У вас есть имя? — спросила Калли.
— Так как вы заявили, что хорошо знаете меня, то ответьте сами.
— Что ж, — помолчав, сказала она, — я не сомневаюсь, что ваша мать не называла вас приспешником дьявола, сатанинским отродьем или королевским палачом.
При такой дерзости Сину оставалось только подавить улыбку. Да, девушка была смелой, с сердцем львицы.
— Моя мать вообще не дала мне имени, — ответил он, глядя, как девушка накладывает повязку на его руку.
— Но вас же должны как-то называть. — Встретив его взгляд, светло-зеленые глаза вспыхнули.
Калли стояла так близко, что, когда она говорила, ее дыхание мягко касалось его кожи и ее теплый цветочный запах овевал Сина. Он вдруг ясно осознал, что на нем нет ничего, кроме штанов, а она одета только в тонкое платье прислуги, снять которое не составит труда.
Девушка была очаровательна, и он не мог объяснить себе почему, но ему захотелось услышать, как она произнесет его имя.
— Те, кто осмеливается обратиться прямо ко мне, называют меня Син[1].
— Син? — спросила она.
— Да, зачатый в грехе, рожденный в нем и в настоящее время в нем живущий. — Он в первый раз почувствовал, как дрогнула ее рука.
— Вам нравится пугать людей, не правда ли? — Да.
— Почему?
— А почему бы и нет?
К удивлению Сина, девушка рассмеялась мелодичным глубоким смехом, и, взглянув на нее, он был околдован тем, как смягчилось ее лицо.
Боже милостивый, она была красавицей. И в это мгновение ему безумно захотелось узнать вкус ее губ, ощутить, как ее дыхание смешается с его собственным, когда он коснется их, захотелось позволить Генриху поженить их, чтобы всю оставшуюся жизнь можно было наслаждаться ее близостью, чувствовать ее присутствие рядом.
При этой мысли Син окаменел.
Нет, он никогда не позволит себе решиться на это. Пусть сейчас она нежно касается его, но она будет бояться и проклинать его, как все остальные, если узнает правду о нем и о том, что было у него в прошлом. Нет, радость и покой не для него, он много лет назад раз и навсегда избавился от подобных мечтаний.
Калли сняла с него другую повязку, и ей едва не стало плохо при виде крови, пропитавшей ткань.
— Простите меня, у меня не было намерения причинить вам боль, — прошептала она.
— Позвольте уточнить, миледи. Когда человек поднимает меч, защищаясь или нападая, то вполне вероятно, что кто-то будет ранен. — Он укоризненно поднял бровь.
— Ее необходимо зашить. — Краска снова прилила к ее щекам, и Калли потянулась за иголкой.
— Она и сама заживет.
— Но останется шрам.
— Думаете, это имеет какое-то значение? — Син посмотрел вниз на многочисленные шрамы, уродовавшие его грудь и руки.
Его слова заставили Калли поднять голову, но и сейчас она не могла прочитать, какие чувства скрывались в глубине этих черных глаз. Какие страдания ему, должно быть, пришлось пережить, чтобы суметь так плотно отгородить себя от мира. Обычно ей удавалось заглянуть даже в самую скрытную душу, но этот человек был для нее полной загадкой.
— Для меня имеет, — ответила Калли, удивившись, почему это так, но чувствовала она именно это.
Как можно осторожнее она сделала четыре коротких стежка и поразилась, что Син даже не вскрикнул и не напрягся. Могло показаться, что он даже не чувствовал, что она делала. Он был ранен столько раз, подумала Калли, что эта рана ничего для него не значила.
Однако она очень многое значила для совести Калли — девушка никогда не причиняла другим боль. Ее отец был беспощадным воином, а мать целительницей, и именно от нее Калли унаследовала любовь к жизни. Она отрезала чистую полоску ткани и наложила на зашитую рану.