Умело, напористо действовало над целью звено капитана Н. В. Крюкова. Летчик С. П. Кузьмин со штурманом Ю. М. Цетлиным уничтожили две бронированные машины врага.
Эскадрилья, которую вел заместитель командира старший лейтенант И. Г. Зуев со штурманом младшим лейтенантом 3. А. Ткачевым, шла замыкающей. Ее экипажи уничтожили много живой силы противника. В воздушном бою стрелки-радисты сбили три «мессера». Но были подбиты и самолеты командира звена А. И. Шапошникова и лейтенанта В. А. Мурашова. Спаслись на парашютах и возвратились в полк летчики Шапошников, Мурашов и штурман П. Т. Шевченко.
Полк понес большие потери. Тяжело было сознавать, что так неудачно закончился для нас третий день войны. И видимо, поэтому на командном пункте царило гнетущее настроение. Летные экипажи молча заполняли документацию, сдержанно докладывали о результатах бомбового удара, о воздушных боях. Все мы с болью думали о не вернувшихся на аэродром товарищах. А оставшийся за командира Виталий Кириллович Юспин уже заботился о завтрашнем дне. Он видел печальные, усталые лица летчиков, угадывал их мысли, настроение. После того как экипажи закончили своя доклады, он сдержанно произнес:
— Благодарю за полет. После обеда прошу на разбор.
Юспин хотел по горячим следам проанализировать ошибки, поговорить с летчиками. Так уж заведено в авиации: как бы ни прошли полеты, их надо тщательно разобрать, поставить новые задачи. Сейчас тем более командир не мог отступить от этого испытанного жизнью правила. О своем намерении он поставил в известность командира дивизии, который пообещал присутствовать на разборе.
В столовую мы шли молча. Каждый был занят своими мыслями. Я вспомнил, как позавчера наш комэск Александр Дмитриевич Третьяков после успешного ночного полета полка на Кенигсберг и Данциг, беседуя с молодыми экипажами, говорил: «Главное в борьбе с врагом — не терять самообладания, боевого духа, и все будет хорошо. Вчера, например, мы дружно навалились на Кенигсбергский и Данцигский порты и ударили как надо: потопили два транспорта, снесли портовые сооружения».
Да, это были наши первые бомбовые удары по глубокому тылу врага. Радостно было сознавать этот успех. В каждого из нас он вселял уверенность. И победа наша казалась в ту ночь совсем близкой. А сейчас... не хотелось думать, что нет нашего командира, что мы потеряли сегодня столько отличных ребят.
Летчики зашли в столовую и сели за длинные столы. Места не вернувшихся с задания остались свободны. В этот момент я особенно остро почувствовал ту горечь, о которой и поныне говорят фронтовики, вспоминая боевых друзей. Плакал бы, не стесняясь... Но слез не было. А сердце жгло, словно свежая рана. К столу нашей эскадрильи подошел замполит Павел Павлович Павловец, печально посмотрел на нас, тихо сказал:
— Да, друзья, мы потеряли в бою командира. Но даже это не дает нам права раскисать. Надо крениться, надо верить в нашу победу и, чтобы приблизить ее, с удвоенной, утроенной энергией готовиться к завтрашним боям. Уметь переносить горе — это тоже мужество. А оно нам так необходимо сейчас!..
Разбор начался точно в назначенное время. На нем присутствовал и командир дивизии полковник Батурин. О чем-то посовещавшись с майором Юспиным, комдив встал и, тяжело опираясь о край дощатого стола, неторопливо начал:
— Сегодня под Вильно мы разгромили крупную танковую колонну, уничтожили много вражеских солдат и офицеров, сбили около полутора десятков истребителей, но, как я вижу по вашим суровым и печальным лицам, это нисколько не радует вас. Это не очень радует и командование соединения. Слишком дорого заплачено за сожженные танка и самоходки, за сбитые «мессершмитты». И теперь встает перед нами вопрос: можем ли мы дальше допускать такие потери?
Полковник на минуту умолк, словно давая нам время для размышлений. Он обвел летчиков внимательным взглядом, тихо продолжал:
— Да, боевая задача была выполнена дорогой ценой. Сейчас нам хотелось бы посоветоваться с вами о том, как уменьшить потери в дальнейших полетах. Что следует предпринять для этой цели?
Летчики молчали. Вполне естественно, у многих командиров, штурманов, воздушных стрелков-радистов были свои наболевшие вопросы, но поднимать их сегодня почему-то никому не хотелось. Скорее всего, потому, что больно было вспоминать о гибели товарищей.