Выбрать главу

По прозванью человеки

Вместо предисловия

«Стихи не пишутся — случаются». Случается, что стихи не пишутся день, неделю, месяц. Когда же «неписание» затягивается на годы, — страшно сказать — десятилетия, вероятность «возвращения» приближается к нулю. Поэт Александр Габриэль — счастливое исключение из этого печального правила: его регулярный стих — самоироничен и строг, слог — музыкален и сух, что крайне редко в наше нерегулярное и глухое время.

Феликс Чечик поэт, Израиль

Чем дольше и больше я читаю стихи Александра Габриэля, которого без преувеличения отношу к лучшим и своеобычнейшим поэтам, пишущим ныне по-русски, тем отчётливей в моей голове звучит словосочетание «пессимистическая комедия». Блестящая по стилю и печальная по сути самоирония, негромкий, но удивительно полнозвучный голос, отсечение излишних красивостей и красивых излишеств, узнаваемая с первых строчек интонация человека, который с невесёлой улыбкой хочет сказать: «Наше прошлое, настоящее и будущее настолько грустно и нелепо, что, кажется, почти прекрасно».

Михаил Юдовский, поэт, Германия

Александр Габриэль обладает сложившимся поэтическим характером: самоирония, как тоненькая защитная стенка нежного сердца, мужество лирического признания, стремительное развитие «сюжета», афористичность высказывания — фирменные знаки его авторского портрета. Его «повествования» никоим образом не относятся к зарифмованной прозе, здесь — поэтическая образность, художественность мышления присутствуют во всей своей органике.

Прочитав «… но если влез в ковчег — не ной в ковчеге…», читатель начинает разбирать смыслы стихотворения: не ныть, оказавшись в ковчеге? Или в ковчеге оказался не Ной? Настоящий ценитель поэзии, поймав просодию стихотворения, прочитает эту и подобные ей строки, не остановится, дочитает стихотворение до конца, но при любой скорости чтения отметит возникшую игру смыслов, а потом будет перечитывать, осваивая всю глубину этой игры. И ныть от скуки не станет! Такие вот задачки ставит перед читателем Александр Габриэль, автор умный и глубокий, переплавляющий возможную легковесность словесной игры в пронзительную философскую поэзию.

Даниил Чкония, поэт, Германия

НОСТАЛЬГИРИ

На вкус и цвет

Я — в пустоте окрестной шарящий, мечтой наполненный объём. Ищу на вкус и цвет товарищей, а их, понятно — днём с огнём… Качает клён усталой кроною, как грешник, осознавший грех… Забили почту электронную посланья от Совсем Не Тех. А Те — давным-давно, наверное, нашли Своё, чтоб было в масть; Своё, пусть даже эфемерное, но не дающее пропасть; нашли надежду, чтоб не хмуриться, дворцово-шалашовый рай… А мне остались лишь Кустурица, Озон, Ван Зант и Стивен Фрай. Те, в ком нуждался, те насытили иными встречами сердца… А я прошёл по классу зрителя, фантома, тени без лица. Надеющийся, но скрывающий свои мечты, как пьяный бред, я всё ещё ищу товарищей на цвет и вкус. На вкус и цвет.

Обрывки юности

О, юность! Праздный хор надежд. Невнятный стиль. Нечёткий слог. Сплошной винительный падеж. Сплошной страдательный залог. Листок тетрадный. Гладь стола. Набат часов и пыль в углу. Она ушла, ушла, ушла… Осколки жизни на полу. Всё необъятное — объять. Любой этюд — играть с листа. Оценка «кол». Оценка «пять». Посередине — пустота. Читать — прожорливо, подряд, с упорством виноградной тли: Аксёнов. Кафка. Дюрренматт. Вийон. Айтматов. Харпер Ли. Чужая дача. Стол. Камин. Четыре пары. Плед. Паркет. Про капюшон поёт Кузьмин. За ним Макар: «…не меркнет свет…». В ТиВи всё те же, без замен. Обломки цели. Пир горой. Политбюро понурый член (по возрасту — Рамзес Второй). Нагрузка. Комсомольский рейд. Общага. Бедность. Голоса. Измятый постер группы «Slade». Девицы. Водка. Колбаса. И всё. Затмение. Обрыв. Сознанье. Долг. Рутина дел. Баюкает подводный риф обломки древних каравелл. О, юность, вечная игра, который век, который год… И послезавтра — как вчера, как сотни лет тому вперёд.