Приходи на меня посмотреть
Неизвестно, какого числа,
кем бы ты в этот век ни была
и в какой ни вошла бы анклав ты —
приходи на меня посмотреть,
я стал старше и тише на треть,
и меня не берут в космонавты.
Приходи, беззаботно смеясь,
чтоб исчезла причинная связь
между странным вчера и сегодня.
Не спеша на покой и на спад,
улыбнётся тебе невпопад
наше прошлое, старая сводня.
Пусть былое не сбудется впредь —
приходи на меня посмотреть,
да и я на тебя — насмотрюсь ли?
Вдруг исчезнут года и молва,
и смешаются грусть и слова,
как речные течения в русле.
Мы, пропав, снова выйдем на свет.
Мы не функции времени, нет,
мы надежды хрустальная нота.
Неизвестно, какого числа
нас с тобой отразят зеркала
и в себе нас оставят.
Как фото.
Save
Мы с двух сторон над той же пропастью во лжи,
и нас друг к другу не приблизишь, хоть умри.
Я сохраню тебя в формате джей пи джи,
я сохраню тебя в формате эм пи три.
Мир полон счастья. Птиц взволнованный галдёж —
как дробь горошин в гладь оконного стекла…
Здесь в виде рифмы так и просится «Не ждёшь»,
что будет правдой. Рифма здесь не солгала.
Судьба бестрепетно вращает жернова.
Когда ж становится совсем невмоготу,
то пустота преобразуется в слова,
а те, взлетая, вновь уходят в пустоту.
В ладони — вишни, а в стакане — «Каберне»,
заходит солнце за разнеженный лесок…
А мысль о том, что ты не помнишь обо мне,
голодной крысою вгрызается в висок.
Кому пенять, что не совпали два пути,
что рухнул дом, как будто сделанный из карт…
Я сохраню тебя в формате эйч ар ти,
что, как известно, сокращённое от «heart».
Оправдание
Верный людям, идеям и слову, ничего не
обретший задаром, я пришел подобру-поздорову
и уйду точно тем же макаром не изящной
симметрии ради, а поскольку — ну как же иначе?
Жизнь свою ненавязчиво спрячу в сотню общих
безумных тетрадей. Воплощение ночи и дня, я
проживаю, как пони в загоне, появленьем своим
не меняя мировых благозвучных гармоний. Не
любитель изящных гортензий, не фанатик ни
злата, ни проса, в этот мир я явился без спроса,
оттого и живу без претензий. И, познавший
низины и выси, бытие не считая за вызов, я
хотел бы ни в чем не зависеть от сирен и от их
вокализов и болтаюсь, привязанный к мачте
под ударами ветра и града… Надо мною не
смейтесь, не надо. И прошу вас, не надо, не
плачьте.
Породнившись с привычным уделом, отхлебнув
и надежд, и страданья, вывожу я крошащимся
мелом: «Я здесь был» на скале мирозданья.
«Я здесь был» (словно Киса и Ося) — вывожу
с терпеливостью мула… А Земля моё сердце
проткнула своей гибкою жалящей осью. Я
покою отнюдь не синоним; вместо глади —
сплошные надрезы… Я хотел быть простым
посторонним, наблюдателем точным и трезвым.
Но не вышло. Не склеилось, други; перемены
пришли, перемены, и сбиваю я рёбра о стены
в потерявшей контроль центрифуге. И мелькают
то пекло, то стужа, словно теннисный мячик
по корту… Доктор Хаос, от вас только хуже.
Диагностика ваша — ни к чёрту. И мелькают
то окна, то дверцы; утро, вечер, восходы,
закаты… Остановки же бега чреваты остановкой
усталого сердца.
Время тает, а мельница мелет, белкой в клетке
вращаются числа… Без любви это всё не имеет
ни на миг ни малейшего смысла. Без неё
всё в осколки разбито, без неё всё смешно и
постыло, без неё лишь верёвка да мыло —
атрибуты нормального быта. К нам приходит
она, как фиеста, освещая собою потёмки — и
встают со щелчками на место части бешеной
головоломки. С ней и ангелы дружат, и черти;
в ней, как в Слове, что было в начале —
индульгенция прошлым печалям.
Оправдание жизни и смерти.
Предутреннее