Ночью всё так выпукло и чётко делится на дебет и на кредит; только сердце, шалая подлодка, глубиной непознанною бредит… Стая истин, спаянная в узел, ставшая докучливою ношей, острыми рапирами иллюзий тычется в предсердья и подвздошье…
Сочиненье стихов… К чему?
Что изменится в мире этом? —
всё из света уйдёт во тьму,
чтобы вновь обернуться светом.
И за краткий житейский миг,
напоённый мечтой о чуде,
я не стану скопленьем книг,
что до дыр зачитают люди…
Ночью так враждуется с собою! И от изголовья до изножья время захудалою арбою тянется по мраку бездорожья. Нет стихов, шрапнельных многоточий; только холод стен да холод пола. Всё, что я хочу от этой ночи —28 капель корвалола…
последнее танго
а небо всё ниже и ниже
и сердце не держит нагрузки
последнее танго в париже
последняя сальса в бобруйске
осталась зола от угара
остались никчёмные споры
телята гоняют макара куда-то в кудыкины горы
исчёркано белое в сажу
и грустно до боли в затылке
катиться навстречу пейзажу
на жёсткой плацкартной подстилке
сушить нерастраченный порох
лелеять размякшее эго
и с теми дружить у которых
зимой не допросишься снега
мы учим китайский и джаву
пытаясь приблизить кормило
митяев сменил окуджаву
а всё остальное как было
и время сомнений и страха
нам чуждо от мига до мига
как чуждо индейцу навахо
монголо-татарское иго
не надо слюнявых истерик
и ядов доверенных тумбам
закрытие старых америк
оставим циничным колумбам
а сами измерим победы
своим невеликим аршином
и снова под тёплые пледы
в привычной компании с джином
напишем фривольные стансы
глотнем горьковатой микстуры
и к черту амбальные танцы
в обшарпанном доме культуры
давай избежим послесловий
станцуем с надеждою в паре
последний фламенко в тамбове
последнюю румбу в дакаре
Философ
Бредёт по планете Неспорящий, землю не роющий,
тропинками еле приметными, мохом поросшими,
вдали от хайвэев, ведущих гаврошей к Сокровищам,
и встречной дороги, до «пробок» забитой гаврошами.
Его наблюдательность — мера познания Сущего.
Отведав из утлой котомки нехитрой провизии,
он будет смотреть, как дорога осилит идущего,
и будет свидетелем каждой дорожной коллизии.
Как выгодно быть в этом клане — Не Ищущих Выгоды,
как здорово просто сидеть и на солнышко щуриться,
поскольку давно уже сделаны главные выводы,
и только неясно, что раньше: яйцо или курица.
В глазах утомлённых — ростки непредвзятого Знания,
а мимо несутся спешащие, злые, охочие…
Удачи им всем! А ему — всё известно заранее.
Спокойная мудрость.
Усмешка.
Пикник на обочине.
Цапля
…а налево пойдёшь — потеряешь коня,
заработаешь СПИД, диабет и нефрит,
и не будет в дому твоём белого дня,
только смрад да обломки разбитых корыт.
А направо пойдёшь — потеряешь детей,
потеряешь жену, руку, ногу и слух,
а в награду получишь десяток плетей,
хоть тебе, чтоб издохнуть, достаточно двух.
Если прямо пойдёшь, будешь предан за грош,
за понюх табаку, за минутный каприз…
И, выходит, куда ни пойдёшь — пропадёшь.
Остаётся одно направление — вниз.
Потому как наверх за отсутствием крыл
не пущают таможня и паспортный стол;
и, наверное, что-то ты знал, да забыл,
и навек потерял, что когда-то нашёл.
Это время вступило в четвёртую треть,
зачеркнув на ходу предыдущие три.
Чтоб продлить бытие, нужно лишь замереть,
словно дети в игре по команде «Замри!»,
серой цаплей застыть посреди пустоты,
погрузившись в болото усталого «я»,
да изгнать из себя на пустые листы
стаи слов, заменивших восторг бытия.