Они с другими говорят,
другим указывают путь,
и не тебе в калашный ряд.
Иди-бреди куда-нибудь,
играя в прятки в темноте
с девицей ветреной, судьбой,
как до тебя играли те,
кого подвёл программный сбой.
Не сотвори себе Памир.
Не разрази тебя гроза.
Пускай с надеждой смотрят в мир
твои закрытые глаза.
Пускай тебя не пустят в рай,
в места слепящей белизны —
зато тебе достались Брайль,
воображение и сны.
Ты лишь поверь, что саду цвесть,
и будь случившемуся рад.
На свете чувств, по слухам, шесть.
Зачем тебе так много, брат?
Зачем же снова сгорблен ты?
Зачем крадёшься, аки тать?
Не так несчастливы кроты,
как это принято считать.
Ведь я и сам, считай, такой,
и сам нечётко вижу мир…
Пусть снизойдёт на нас покой,
волшебный баховский клавир,
и мы последний дантов круг
пройдём вдвоём за пядью пядь.
Да, небеса молчат, но вдруг
они заговорят опять?!
Эндшпиль
Пальцы времени я ощущаю на собственном горле,
что привычно, хотя и чревато гремучей тоской…
Но терпенье и труд, как положено, всё перетёрли,
и всё реже и реже себя вопрошаю: «На кой?!»
Влажный воздух вокруг ядовит, словно ведьмино зелье.
Дело к эндшпилю. Дело к размену ладей и ферзей.
Ариадна остаток клубка зашвырнула в ущелье,
лишь бы к лёгким дорогам тебя не тянуло, Тезей.
Я отнюдь ни на что не ропщу. Я, скорей, благодарен,
что немного ещё — и объявит судья результат…
И несёт от небес ароматами мирры и гари.
Жаль, что оба они до сих пор обонянью претят.
Вечный поиск пути — не такая простая наука;
и пускай никогда мне небес не познать благодать,
но всего-то и хочется — света. Прозрачного звука.
И уменья принять всё, как есть, не пытаясь понять.
Неслышное
Вперёд взгляните: ни видать ни зги.
А рядом чай и кое-что из снеди.
Вы слышите: грохочут сапоги.
Гремит попса. Ругаются соседи.
Как не отдать волшбе и ворожбе
излишества словарного запаса,
коль наступают люди при ходьбе
на стрелки повреждённого компа́са?
Что ни твори, чего ни отчебучь —
над головами тягостно повисло
лишь небо, несвободное от туч,
да бытие, свободное от смысла.
Вперёд взгляните: темнота и смог,
а сзади — позабытое былое…
И сверху что-то тихо шепчет Бог
сквозь ломкий лёд озонового слоя.
Фьюжн
Как ведётся в издревле написанной пьесе,
наш полдень завьюжен.
Наши жизни распались на адские смеси,
на джазовый фьюжн.
Все дороги-пути замели навсегда нам
коварные боги,
и согласно пока непроверенным данным —
зима на пороге.
Непогода. И значит, что всем не до смеха.
Остыли, простыли…
Кто-то сменит, наверно, на шапки из меха
бейсболки простые.
Но пока нам аккорды задорные снятся
на старенькой лире,
декабри не страшны нам, как минус пятнадцать —
для Роберта Пири.
Говорят, что мы полностью вышли из моды.
Из песен и писем.
Говорят, что по-рабски мы все от погоды
сегодня зависим.
Не давите на нас пропагандою лета
надрывно, натужно…
Нас когда-то зажгли. Мы не гаснем, и это
кому-нибудь нужно.
А ненастью промозглому кланяться в пояс — идея убога.
И пускай страховой наш несеверный полис
просрочен немного,
и звучит ста сирен гипнотический шёпот
то адом, то раем —
глянь на чаши весов:
меньше драйв, больше опыт.
Ещё поиграем.
Осенний черновик
Эта поздняя осень вчистую нам души ограбила,
неизбывной тоскою дорога её обозначена…
Но как хочется верить: нам рано, чтоб набело, набело;
будут шансы ещё, чтобы пробовать начерно, начерно.