Зачёт, или «Не» с глаголами
И я, как все, порой сбивался с галса,
терял себя и зряшно тратил дни,
но вот с грехами смертными — не знался,
поскольку знал, что смертные они.
За вехою одолевая веху
и путая порой со светом тьму,
я в жизни не завидовал успеху,
богатству и могучему уму.
От отроческих лет своих доныне,
тащась в обозе иль держа штурвал,
я в жизни не был пленником гордыни
и у других её не признавал.
К чужому не тянул дрожащей длани,
как, впрочем, и не жил чужим умом,
и рабство необузданных желаний
меня своим не метило клеймом.
Увы, совсем недавно я заметил,
и сразу стало горше мне вдвойне:
лишь только повстречаешь Добродетель —
она всегда глагол с частицей «не».
А время мчит резвее иноходца…
Как странно всё, что в истинной цене…
Ведь то, что я не делал — мне зачтётся,
а то, что делал — не зачтётся мне.
Декаданс-фэнтези
На горе стоит избушка, на избушке сизари. Выпьем с горя. Где же кружка? Нету кружки, хоть умри. Но изба красна углами, в ней и печка, и кровать. Взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать. Я не гневен. Где же гнев-то? Мне понятно, что со мной. К чёрту психотерапевта, не такой уж я больной. Ой, вы кони, мои кони… По пятнадцать раз за де́нь телевизор фирмы «Sony» кажет чушь и дребедень: в нём сюжет пустой и мелкий (потому-то и в цене), там то вздохи на скамейке, то прогулки при луне. Книги кончились. Куда-то укатили все друзья; и летит за датой дата, в тусклом воздухе скользя.
У печи стоит компьютер, наказанье и удел. Будь ты проклят, дистрибьютер знаменитой фирмы «Dell». Мне б сбежать из этой хаты, но в тягучем затхлом сне атыбатые солдаты остаются на войне. Все дорожки — вон из храма. Ни надежды, ни врага… Миллион охранных грамот не поможет ни фига. Вроде б рядом — жизнь и гомон, а на деле — в сотнях лье… Прометеем я прикован к этой чертовой скале. Глянь — сидение из плюша. Глянь — с перинкою кровать… Прилетай к нам, друг орлуша, нашу печень поклевать. В горло врос крючок на леске. Душу больше не спасти. Не с меня ль писал Вишневский «Одиночество в Сети»?
Но по данным трёх разведок и философов-ослов жизни нет и так, и эдак. Со словами и без слов. Где-то тихо бродит Муза — я не отдал ей должок. На двери висит мезуза и для обуви рожок. А вокруг бушует лето от шести и до восьми, но и это (даже это!) — на исходе, черт возьми. Не признанье, не опала. Всё спокой- ней сердца стук… Цель на мушку не попала. Или мушку съел паук. Что по курсу — всё знакомо. А хотелось — только ввысь… Жизнь промчалась, как оскома. Получи и распишись. Но беда ль, что путь несладкий, и садам уже не цвесть?
Оставались бы в порядке
те немногие, кто есть.
Баллада о номерах
При разуме, душе и нервах,
хорош собою и здоров,
он был всегда из самых первых,
из самых первых номеров.
Он плыл по жизни шустрой рыбкой,
не знал тревоги и тоски,
и гардеробщицы с улыбкой
ему вручали номерки.
И было всё ему по силам:
родил детей, построил дом,
являясь признанным светилом
в НИИ престижном номерном.
К нему отменно благосклонна
была судьба ещё вчера:
он лучших женщин региона
водил порою в нумера.
И вдруг однажды взял да помер,
банально ткнувшись носом в стол…
Жить вечно — это дохлый номер.
И этот номер не прошёл.
Север
Выпьем с горя! Где же други?! Мне б на краешке судьбы прогуляться на досуге с Кастанедой по грибы; не вписавшись в план и смету, виртуозно, на лету ухватить за хвост комету, ею взрезав темноту… Впрочем, нужно ли такое? — ведь иному верен я: состояние покоя… тихий свет небытия… Нас и здесь неплохо кормят, хоть туманы и дожди — всё в отличной паранорме, даже к бабке не ходи. В мире призрачно и зябко. А в кладовке угловой половая грезит тряпка яркой жизнью половой. Всё прекрасно. В эту ложь нам надо верить, хоть умри; а мечты о невозможном полнят душу до зари. Но моя ночная вера ежедневно, как впервой, пролетает, как фанера над парижской мостовой. Расставляет полдень сети, все мечтанья хороня… При дневном глумливом свете вреден север для меня.
И сижу, стихами ранен, с исковерканной душой… Я ведь тоже северянин, только с буквы небольшой. Знать, судьба моя такая: кочевать вблизи нуля, незатейливо сверкая новым платьем короля. Мне неплохо. Мне неплохо. Бьет по нервам метроном. Грузно шаркает эпоха за простуженным окном. И, окрестный люд пугая, издавая жуткий крик, тридцать восемь попугаев улетели в Мозамбик. Люд зализывает раны; что там Гамлета вопрос!.. Люд пакует чемоданы, уезжает в Барбадос. Выпьем с горя! Где же кружка?! Не собрать ли чемодан? Мне сейчас милее Кушка, чем Юкон и Магадан. В небесах светило скисло, сердце ноет, дом на слом… Продолжается без смысла это шоу «За стеклом»… Сломан компас, пусто в рубке, не открыты острова…