Собственная сила обжигает горло, будто он попытался выпить огонь, инквизитор облизывает пересохшие губы окровавленным языком, прежде чем впиться ими в распахнутый в поисках воздуха рот ведьмы. Он не успеет, не дождётся остальных, но стриженная брюнетка станет живой ловушкой для себеподобных. Она пытается отбиться от него свободной рукой, но теперь инквизиторская энергия сжигает их обоих, только вот ему скоро станет не больно, а она умрёт последней, сперва отравив весь свой ковен, с которым связана на уровне магии. От девицы тянет полынью и чем-то тяжёлым, присущим всем колдунам, инквизитор начинает различать запахи, когда последние капли сил его всё-таки покидают. У ведьмы получается оттолкнуть почти безжизненное тело, искривлённые в последней усмешке багровые губы отпечатываются в воспоминаниях тревожным предупреждением, страшным знаком, истолковать который она пока не может. Но старшие точно помогут ей с этим. Она посылает в грудь мужчины шаровую молнию, чтоб уж наверняка отправить его на тот свет, и спешит вернуться к своим.
Попадание заклинания инквизитор уже не ощущает, перед его глазами уже расстилается Серая Долина, в которой души ждут решения своей судьбы. В бесконечном ничто, лишённом и радости, и страданий, и боли. Ему жаль лишь одного, что он не успеет уловить, как вспыхнут на краю восприятия в последний раз и навек погаснут огни чужой магии.
В первые мгновения он ощущает лишь прохладный, похожий на пепел песок, вытягивающий из него даже фантом той боли, что сопровождала последние минуты жизни. Насладиться этим ощущением не даёт чужое недовольное бормотание буквально под боком. Приходится разлепить глаза, без особого на то желания, и повернуть восхитительно лёгкую голову на источник звука. Неожиданный сосед ещё хранит на себе отчётливый запах покинутой жизни, явно такой же свежий мертвец как и он сам. Вот только тянет от него магией и могилой.
О некромантах в их время только слышали, но последние три столетий не видели ни одного, и уж тем более известные истории не выглядели так… жалко. Этот был лет на десять младше инквизитора, тщедушный мальчишка с чёрными глазами, как у кочевников, и почему-то кроваво-красными волосами, неровно остриженными – так, абы каким образом, лишь бы срезать, обычно стригут заключённых. А ещё от него шёл практически канат из магии, связывающий с той стороной. Не живой. Не мёртвый.
– Оставь, ты уже тут, нет смысла бороться.
Игнорируя доброжелательнейший тон инквизитора, молодой некромант продолжает цепляться на связь с миром живых, но завеса по какой-то причине не пропускает его. То ли упокоили по всем правилам, то ли недостаточно силён, чтобы пробиться обратно. Инквизитор поставил бы на второе, но вот очевидный вариант не всегда самый правильный. Может красноволосая мелочь мелочью только кажется, по этим колдунам не поймёшь, у них и столетний дед может выглядеть на тридцать.
– Мне казалось, что по эту сторону у душ должно наблюдаться полное понимание речи друг друга…
– Что тебе нужно, жрец? – мальчишка развернулся, недовольно кривя изгрызенные в лохмотья губы. – Не мешай.
– И как же ты тут оказался? – инквизитор сел, опираясь на согнутую ногу. – Вас же, некромантов, хрен загонишь в могилу. Признавайся, кому дорогу перешёл. У мёртвых секретов друг от друга нет.
– Когда я выберусь, я вселю тебя в умертвие и буду использовать как учебное пособие! – в удивительно низком для такого тщедушного парня голосе прорезался странный акцент, будто какая-то связь с миром живых всё-таки осталась. – Отлично! Я зна… да твою мать!
Некроманта протащило по серому песку, нить связи истончилась, пусть и не исчезла окончательно. От раздражения и явно уязвлённого неспособностью вернуться самолюбия на глазах мальчишки – ему совершенно точно нет и полувека, так, личинка некроманта – выступают злые слёзы. Инквизитор удивлённо гнёт бровь: а говорили, что личность и чувства смываются песками долины, а вот погляди ж ты. Да и он сам пока не спешит расставаться со своим прошлым. Ведомый этой мыслью мужчина проходит несколько шагов до красноволосого, все силы которого теперь уходят на поддержание тонкой ниточки.