До гостиницы было довольно далеко. А на ногу было не наступить, даже на пальцы. Когда присели отдохнуть, Званэк спросил:
— Я видел. Ты его бил. За что?
Митька вздохнул.
— Дерьмо он, понимаешь?
— Понымаю, — кивнул званэк. — Дэрмо нэ надо трогать. Оно вонает.
— Это точно! — согласился Митька. И ему вдруг так захотелось увидеть деда, что на глаза навернулись слезы. Он закрутил головой, чтобы этого не заметил Званэк.
— Не пойду я в гостиницу! Не хочу отца видеть.
— Пойдом ко мнэ! — с радостью предложил Званэк.
Митька вздохнул. А что? Это выход.
А навстречу уже спешили отец с Бегемотом. Оба взмокшие, распаренные, будто из бани.
— Ты, Дмитрий, меня прости, — по-детски прижал Бегемот свой двойной подбородок к потной грудине. — Ну, пошляк я, пошляк! Это твой отец правильно сказал. Но и ты хорош петух! Давай мировую! — и протянул Митьке мясистую руку.
Митька сопел. Такого поворота дел он вовсе не ожидал и готов к тому не был.
— Прости его, сын. Я ведь ему вмазал.
Бегемот потер рукой шею.
— Бейте меня! Бейте! У меня голова толстая!
Ну что с ним будешь делать? Митькина физиономия расплылась в улыбке. Со смехом ударил Бегемота по руке. Лады, значит.
— Я к тебе завтра зайду, — пообещал Званэк. — Мнэ тут в одно мэсто сбегать надо.
И испарился. Только его и видели. А Митька, повиснув на руках отца и Бегемота, запрыгал на одной ноге в сторону гостиницы.
Тет-а-тет
Митька покачивался на скамейке, что находилась внизу, под шезлонгом, и с тоской смотрел на лягушатник. Купаться ему было нельзя. Порезанная стеклом ступня заживала плохо. Наступать на ногу он еще не мог. И потому сумел добраться только до этой скамейки. Отец ушел с Бегемотом на море. А Митьке всучил газету кроссвордов, на которые Митьке было «глубоко начхать». Ни известной французской певицы из четырех букв, ни знаменитого рок-ансамбля из восьми, и уж, тем более, струнного инструмента из пяти букв он не знал, и знать не хотел. Душа опять изнывала тоской по деду и деревне. Дед, наверное, проверяет раколовки. Вода в их озере настолько прозрачная и светлая, что дно видно даже на трехметровой глубине. Раков в озере водилось много. Иногда попадалось и до двухсот штук. Дед вываливал их из корзины на веранде, и Митька проводил с раками эксперименты. Если засунуть в клешню рака спичку, он зажмет ее так сильно, что может висеть на клешне хоть полдня. А еще раки очень смешно щелкают шейками об пол. Для чего они это делают, Митька не знал, но наблюдать за этим было забавно. А еще у деда был свой собственный ветряк. Если вдруг в ненастную погоду в деревне отключалось электричество, дед врубал свое автономное энергоснабжение. Худо-бедно, а впотьмах не сидели. В деревне была настоящая жизнь. А здесь, на курорте, все казалось Митьке игрушечным. И эти шезлонги, и пластиковые стульчики, и бассейн для детей, который пустовал без дела, потому как даже маленьким детям интереснее походить по настоящему песку, побросать в морские волны настоящие камушки. И даже колесо обозрения не шло ни в какое сравнение с лабазом, который был построен дедом на четырех, росших близко друг к другу соснах. Сосны были ровными и высокими. Дед рассказывал, что именно из такой древесины строят корабли. Ни одного сучка на стволе до самой кроны. Лабаз был построен клёво. Каркас был прикреплен к стволам стяжками. Ольховые жерди нижней и верхней площадок были устланы еловым лапником. С крыши лабаза лапник свисал живым козырьком и защищал от непогоды. Даже в дождливый день здесь было сухо. С трех сторон нижняя площадка была огорожена перильцами из ольховых колышков. В сильный ветер деревья раскачивались, и лабаз превращался в настоящую колыбель. Построен лабаз был в охотничьих целях, на тот случай, когда к деревне подходило стадо диких кабанов. Кабаны наносили немалый вред картофельным полям. С лабаза открывалась такая панорама, что дух захватывало. Чаще всего Митька забирался на лабаз с Ванькой Рушновым. Хоть и младше на два года, но парнем тот был толковым и с хорошей фантазией. Иногда они представляли себя за штурвалом вертолета, а иногда — на борту большого корабля. С лабаза хорошо было видно даже Онежское озеро. Митька нацеливал в сторону озера дедов бинокль и, войдя в роль капитана, отдавал Ваньке четкие команды. «Есть, капитан!» — послушно внимал Ванька, охотно поддерживая игру. Однако последнее время все чаще на лабаз Митька лазил один. В мечтах его уносило так далеко, что Ваньке уже вряд ли было за ним поспеть. Хотелось понаблюдать за облаками, за работой дятла, который стучал где-то очень близко, да и вообще просто подумать одному. Эх! Показать бы этот лабаз Рите.