Формирование это по ряду причин затягивалось. Филипп Кузьмич, человек, храбрый, решительный, но вспыльчивый порой несдержанный, требует пополнения корпуса, отправки его на фронт. Он вступает в конфликт с партийно-политическими органами корпуса. Это настораживает ответственных работников. Здесь следует заметить одну существенную деталь: РВС Южного фронта на формирование корпуса направил группу политработников, которые в свое время, будучи членами ревкомов в северных округах Донской области, участвовали в том так называемом «расказачивании». К таким политработникам казаки, призванные из северных округов, естественно, сохраняли недоверие. Тогда политотдел Донского корпуса высказался даже за прекращение формирования корпуса.
Ф. К. Миронов 16 августа обратился за помощью в Казачий отдел ВЦИК. Ждал ответа - не дождался и через неделю, 24 августа, принимает решение выступить на фронт - вопреки запрету Реввоенсовета Республики - с недоформированным корпусом. Это произошло в двадцатых числах августа, о чем я и услышал по пути на Балашов, чудом уцелев тогда, оказавшись среди мамонтовцев.
За день до выступления из Саранска на фронт Миронов отправил в штаб 9-й армии телеграмму, которой объяснял свой поступок: «Прошу передать Южному фронту, что я, видя гибель революции и открытый саботаж с формированием корпуса, не могу дальше находиться в бездействии, зная из полученных с фронта писем, что он меня ждет, выступаю с имеющимися у меня силами на жестокую борьбу с Деникиным и буржуазией».
А дальше дело выглядело так. Реввоенсовет Южного фронта обвинил Миронова в мятеже, 13 сентября части Донского корпуса были окружены конницей С. М. Буденного и в районе станицы Старо-Анкенской разоружены. Приказ о сдаче оружия бойцы корпуса выполнили без сопротивления, большинство из них влились в ряды буденновского корпуса, а так же в части 9-й армии. А Миронов и десять его ближайших помощников были привлечены к суду военного трибунала и приговорены к расстрелу.
Когда мы узнали об этом, искренне недоумевали: до сих пор обвиняли людей, бегущих с фронта, а тут получилось, [122] что обвиняли тех, кто рвался на фронт!… Однако на следующий же день после приговора, принимая во внимание большие заслуги Миронова перед русской революцией, Президиум ВЦИК помиловал его…
* * *
Об этом мне станет известно чуточку позже. А пока что мы только добрались до Балашова, на станции которого творилось что-то невообразимое. Вокзальные помещения, станционные платформы и прилегающие площади здесь донельзя были забиты народом. Красноармейцы и беженцы с боем захватывали места на крышах, в тамбурах, на подножках и просто на буферах товарных вагонов, изредка отходивших от станции поездов в любом из четырех направлений - на Тамбов, Пензу, Елань и Поворино.
Счастье улыбнулось мне и здесь. В сутолоке и неразберихе я промаялся всего лишь одну ночь. Утром же мне удалось уговорить начальника проходящего санитарного поезда взять меня с собой на Елань. Это была уже поездка с комфортом. Начальник поезда оказался земляком - из Иванова - и, кроме того, относившимся к комиссарам с особым уважением и почтением. Может быть, повлияло и то, что ивановца очень интересовали подробности пребывания мамонтовцев в Тамбове. Он рассказывал, что на одной из станций его поезд чуть не попал к ним в руки.
Только к концу дня 26 августа наш санпоезд добрался до станции Елань-Камышинская. Ночевал я в эту ночь уже в самой Елани, в знакомом мне доме Дурдуковых на Самарской улице, где располагался при моем вступлении в должность комиссара штаб моего 199-го полка и откуда в ночь на 7 июля с группой однополчан отправлялся я в ночную разведку села Терса. Все-то здесь теперь казалось таким близким!…
К моменту моего возвращения в Елань 23-я дивизия, с тяжелыми боями наступая в юго-западном направлении, дралась уже на донской земле, причем совсем рядом со станицей Малодельской. Мне предстояло срочно догонять дивизию, войти в боевой строй после ранения и вместе с однополчанами продолжать громить деникинцев, очищая от них родной мне теперь тихий Дон…
Дальше судьба моя сделает неожиданный поворот: решением Реввоенсовета Кавказского фронта меня посылают учиться - в Академию Генерального штаба. По [123] правде говоря, такое решение меня никак не устраивало. И, затаив мысль, что из Москвы будет легче получить направление на любой фронт, я расстался с уже бездействовавшим после ликвидации Деникина Кавказским фронтом.
Однако закончу свой рассказ о Филиппе Кузьмиче Миронове, с именем которого была связана и моя боевая судьба - одного из комиссаров мироновской дивизии.
Политбюро ЦК РКП(б) 26 октября 1919 года, рассматривая вопрос об использовании Миронова, рекомендовало его на работу в Донисполком. В январе 1920 года Филипп Кузьмич вступил в ряды Коммунистической партии. До осени заведовал казак земельным отделом при исполнительном комитете. А с сентября - снова в атаках, снова на боевом коне!
Учитывая богатый опыт командования крупными соединениями, знание сильных и слабых сторон в использовании кавалерии, Реввоенсовет Республики назначает Ф. К. Миронова командующим 2-й Конной армией. Созданная в составе Южного фронта, конармия Миронова блестяще провела операции по разгрому последнего ставленника Антанты - барона Врангеля.
Когда врангелевские войска, форсировав Днепр, вторглись на Правобережную Украину, непосредственное руководство операцией по ликвидации их командующий Южным фронтом М. В. Фрунзе возложил на Ф. К. Миронова. «2-я Конная армия, - телеграфировал командующий фронтом, - должна выполнить свою задачу до конца, хотя бы ценою самопожертвования…»
Член Революционного военного совета фронта С. И. Гусев 18 ноября 1920 года, выступая на V конференции Коммунистической партии Украины, рассказывал, как действовали мироновцы: «2-я армия билась под Никополем 25 октября так храбро, что Врангель предполагал, что имеет дело с Первой Конной армией. Он выставил против предполагаемой Первой Конной армии свои лучшие дивизии марковцев, корниловцев и дроздовцев и часть донской кавалерии… 30 и 31 октября Врангель отдал приказ, чтобы разбить Вторую Конную армию. Перед ним раньше была армия слабо вооруженная, слабо руководимая, недостаточно спаянная, и он ее бил шутя, играючи. Теперь же перед ним стояла грозная стена. Он этого в первый момент не понял, не угадал, поэтому он проявил то величайшее, неслыханное в истории [124] нахальство… Он счел возможным отдавать приказы, чтобы разбить Вторую Конную армию. Мы смеялись над этим приказом».
В архивах сохранилось личное послание барона Врангеля Ф. К. Миронову, в котором белогвардейский главком предлагал перейти всей армией на его сторону. «В случае Вашего согласия прошу направить Вашу армию в район Херсона, Николаева, разгромить части 6-й советской армии и войти в непосредственную связь с русской армией», - писал Врангель в своем послании, которое было запечатано в буханку хлеба и доставлено Миронову попавшим в плен к белым конармейцем.
Филипп Кузьмич достойно ответил барону. И под Никополем, и в Перекопско-Чонгарской операции, и под Джанкоем конармия Миронова бесстрашно сражалась против белых, разбив лучшие части Врангеля - кавкорпус Барбаровича.
За личную храбрость, проявленную в боях, умелое управление войсками командарм Ф. К. Миронов был награжден высшей боевой наградой - Почетным революционным оружием - шашкой с позолоченным эфесом и наложенным на него орденом Красного Знамени, а затем еще - орденом Красного Знамени. В декабре 1920 года 2-ю Конную армию переформировали во 2-й Конный корпус, а ее командующего перевели в распоряжение Главкома - инспектором кавалерии.
* * *
С осени того же года, как я уже писал, меня направили на учебу в Москву. И вот как-то зимой узнаю страшную весть: Миронов, бывший командир моей родной 23-й дивизии, арестован якобы за участие в контрреволюционном заговоре и расстрелян…