В январе 1946 года мне сказали, что англичане готовы пустить меня в Германию. Дик Уайт не советовал мне возвращаться туда. Он изображал положение там настолько удручающим, что, по его словам, я вскоре раскаялся бы в своем решении. Он заявил, что о Берлине не может быть и речи, но что я могу, если хочу, некоторое время прожить в каком-либо из отелей Интеллидженс сервис в британской зоне, а потом подыскать для себя работу. Я настоял на своем, и Дик организовал все остальное.
Холодным февральским вечером я стоял с моим багажом на площади разрушенного снарядами вокзала в Кале, оказавшись, таким образом, снова на европейском континенте. Меня окружала толпа генералов и увешанных орденами офицеров, тоже ожидавших поезда британской военной администрации, который должен был доставить нас в Германию. Как единственный штатский, к тому же немец, я чувствовал себя подавленным. Поезда еще не было, и я уселся рядом с французским кондуктором на один из своих двух чемоданов. Французу понравились мои английские сигареты, и он разговорился. Видимо, он принял меня за англичанина. Он гордился тем, что геройски помогал британским союзникам во время немецкой оккупации. Сколько раз он укрывал английских агентов в своей квартире, и немцы никогда не могли их найти.
– Собственно говоря, все боши глупы, – сказал он.
Наконец подошел поезд. Он сплошь состоял из спальных вагонов с рестораном посередине и двумя багажными вагонами в конце. Мы с кондуктором смели пыль с моих чемоданов и направились в свое купе. Мой сосед уже занял верхнюю полку. К моему удивлению, это был не кто-либо из высокопоставленных офицеров, с которыми я стоял на платформе, а маленький невзрачный штатский, которого я там и не заметил.
Поезд еще не тронулся, как вошел военный контроль. Мы предъявили документы.
– Итак, мистер Пирпойнт, куда на этот раз? – спросил контролер.
Господин Пирпойнт, видимо, знавший контролера, ответил, сделав предостерегающий знак:
– Знаете такое место – Берген-Бельзен?
– Понимаю, – ответил контролер, однако замолчал, установив по моим документам, что я не англичанин.
После того как контролер поставил на наших документах свой штамп, предписанный инструкциями, он покинул нас, коротко бросив моему соседу:
– Гуд лак – счастливого пути.
Господин Пирпойнт был английским палачом. Он часто ездил в Германию, а на этот раз направлялся в Берген-Бельзен, чтобы по английским законам с помощью петли отправить на тот свет коменданта и других убийц, служивших в этом зловещем лагере смерти.
Мы обменялись несколькими словами о плохой погоде и улеглись: палач его британского величества на верхнюю полку, а я на нижнюю. На следующий день мы были уже в Германии. Я пошел в вагон-ресторан и уселся за двухместным столиком. Напротив меня сидел польский офицер. Ни разу в Англии за последние годы мне не удавалось так хорошо позавтракать. Официант принес горячий кофе. На стол были поданы большие куски масла и полные сахарницы, из которых можно было взять сахара сколько угодно. Я заказал яичницу со шпигом.
Поезд медленно проходил мимо разрушенных платформ Дюссельдорфа. Направо на платформе, прижавшись друг к другу, стояли сотни людей, видимо, ожидавших какого-то поезда. Никогда в жизни я не видел столько изможденных лиц. Можно было подумать, что это призраки из потустороннего мира. Казалось, что их кости стучат от мороза. Некоторые пытались согреть уши руками, другие колотили себя в грудь, чтобы согреться, и почти все переминались с ноги на ногу. В жалкой, нищенской одежде они выглядели хуже, чем отпетые бродяги. Некоторые не имели даже обуви, и их ноги были завернуты в тряпки.
Поляк тоже обратил внимание на эту нищету.
– Ужасно, – сказал он, – однако я не сочувствую им. Я еду домой и там не найду никого из родных. Они-то вот и сожгли мой дом и уничтожили всю семью.
После завтрака я стоял в коридоре вагона и смотрел в окно. Железнодорожный путь вился по Рурской равнине. Ужасно выглядели торчавшие руины железных конструкций в сером туманном воздухе. Из пустой оконной рамы четвертого этажа жилого дома свисала железная кровать с разорванным матрацем. Сожженные локомотивы и товарные поезда растянулись на запасных путях на многие километры. Куда ни глянь, везде развалины. Безрадостная картина бессмысленных разрушений! Я готов был заплакать.
Французский кондуктор, с которым я говорил вчера, подошел ко мне и начал рассматривать руины.
– Их хорошо угостили, этих бошей! – сказал кондуктор. Он подмигнул мне и прибавил: – Они это заслужили.
Нашей конечной станцией был Бад Ойенхаузен, где размещалась штаб-квартира британской военной администрации. Палач Пирпойнт вежливо помог мне надеть пальто. После почти семилетнего отсутствия я снова вступил на немецкую землю.