Расплата в Нюрнберге
Моя первая поездка в роли новоиспеченного английского гражданина снова привела меня в Германию. Меня пригласили в Нюрнберг для выступления в качестве свидетеля на процессе военных преступников, который американцы вели против некоторых ответственных статс-секретарей и высокопоставленных чиновников германского министерства иностранных дел. Наряду с Вейцзекером, Верманом, Штеенграхтом и другими на скамье подсудимых находился также гаулейтер Боле. Как глава иностранного отдела нацистской партии он должен был нести ответственность за все темные дела, которые творили его агенты за границей. Я должен был давать показания по делу ландесгруппенлейтера Буттинга, служившего в Голландии.
Поездка в вагоне первого класса была оплачена в оба конца; кроме того, на все время пребывания я получал квартирные деньги, питание, а также значительные суточные в долларах. Так как длинный путь из Лондона я проделал в вагоне третьего класса и сберег разницу, то, прибыв в Нюрнберг, чувствовал себя как маленький Крез. Здесь меня поместили в «Гранд-отеле», только что восстановленном и конфискованном для подданных союзных держав. В отеле хозяйничали американцы. Хотя снаружи стоял сильный мороз, в комнатах было даже слишком жарко.
Столовая находилась внизу, и окна ее были на уровне тротуара. Часто я наблюдал замерзших и голодных людей, которые, стоя на улице, прижимали свои носы к стеклу, когда утром в девять часов я пил ледяной ананасовый сок, ароматный кофе, подсахаренные сливки или же съедал яичницу-глазунью с салом. Уже много лет я не завтракал так хорошо. Напротив меня сидел американец в военной форме, который по своим габаритам ни в чем не уступал Герману Герингу.
Перед обедом в здании суда обычно просматривали фильмы об ужасах гитлеровских концентрационных лагерей, а также специально изготовленный для Гитлера фильм о казни жертв 20 июля: их подвешивали на крюк и медленно подымали и опускали до тех пор, пока они не теряли сознания или же не умирали. Иногда, покуривая сигареты, мы обозревали голый тюремный двор; там за решетками тюрьмы находились камеры военных преступников. В обеденное время в отеле открывался бар, а по вечерам были танцы под джаз. Можно было посетить и театр. Я видел в Нюрнберге восхитительную постановку оперетты Абрахама «Цветок Гаваи» с увлекательной мелодией «Рай на берегу моря – это родина моя», которая напомнила мне о прекрасных днях, проведенных на Гаити.
Огромный штат сотрудников американского обвинения состоял большей частью из немецких эмигрантов, которые еще совсем недавно переживали трудные времена. Многих из них я знал по Нью-Йорку, когда был там во время войны. Американские господа плохо знали немецкий язык или же вообще не знали его. Для них переводились горы немецких документов. Мне бросилось в глаза, что многочисленные немецкие секретарши были, как на подбор, очень хорошенькими.
Привлеченные к процессу немецкие свидетели, конечно, не жили в «Гранд-отеле». Для них оборудовали специальную немецкую гостиницу; ее номера были не роскошными, но по тогдашним условиям вполне приличными, с центральным отоплением и водопроводом. На постелях были даже чистые простыни. Снабжение тоже было приличным – намного лучше, чем у немецкого населения. Тот, кто там проживал, не опечалился бы, если бы его деятельность в качестве свидетеля растянулась на длительное время.
В этом доме подолгу жили также некоторые последыши Третьей империи, которые до сего времени находились в лагерях для интернированных или тюрьмах, а теперь нашли себе здесь уютное убежище под высоким покровительством американского суда. К их числу относился все еще молодо и свежо выглядевший первый начальник гестапо Пруссии Рудольф Дильс, который в 1933 году после пожара рейхстага столь предупредительно представлял в Берлине мне и англосаксонским журналистам своих заключенных на Александерплац. Информация, которую он теперь давал американцам, наверняка имела огромную ценность.
Дильс был в то время соломенным вдовцом. Он решил развестись со своей женой фрау Ильзе, урожденной Геринг, племянницей толстого рейхсмаршала, рука об руку с которой он шел все годы Третьей империи. Своим новым ангелом-хранителем он избрал графиню Фабер-Кастелл, супругу владельца известного карандашного концерна миллионера Фабера. Благодаря ее заботам его довольно-таки голая комната в гостинице для свидетелей украсилась отобранными с большим вкусом картинами и коврами и стала уютной. Графиня предоставила в его распоряжение машину, чтобы он мог совершать загородные прогулки.